творческое объединение бардов Чукотки


АНЕКДОТ О ЧУКЧЕ

 

«Мои коллеги давно уже к Чукотке относятся ... скажем так, как надо... По крайней мере анекдотов про чукчу не рассказывает никто очень давно. Знают, что можно и по морде получить...Так вот вчера дал молодёжи нашей почитать отсканированный Русско-Чукотский разговорник (1958 года выпуска). Народ выпал в осадок! И я ещё сдёрнул с сайта Чукоткен.ру рассказ про оленят на Чукотском языке - и дал почитать. После этого у пацанов вообще разговор про Чукотку и чукчей ушёл в другое русло. По крайней мере спьяну никто и слова внятно по-чукотски произнести не смог.

Резюме: они живут там более 8000 лет (это в мою бытность в школе была такая цифра),и если бы мы не совались туда со своей цивилизацией, -  они бы жили  и не тужили».

       Алексей  Шевченко,

       Анадырь-Харьков     

 

Меня всегда  напрягает, когда люди обобщают.  «Лица кавказской  национальности»  у  них ассоциируются  исключительно   с терроризмом или разбоем,  украинцы – с  салоеденьем,   цыгане – непременно воры,  евреи распяли Христа (который был, конечно, щирим украинцем по национальности J и ходил в  шароварах!). Все беды  родины, конечно же, от  «клятих москалив»,  а  чукчи – этакие   простачки-дурачки, которых   нужно научить жить.  Войти к  ним в  душу – в святая  святых -  все там попереставлять на свой  лад, обустроить им новую жизнь  по материковскому  образцу, а  потом еще  долго воспевать  себя за то, что вывели  Чукотку  от жирника к  атому, будь он не  ладен, этот бенладен!

Я, не раз пивавшая  чаи в  натуральной  яранге, делившая с пастухами   последнюю галету, всегда поражалась  вот этой  чукотской  потрясающей  черте. Они к  нам, «цивилизованным»,  относятся  снисходительно,   с  таким неподдельным   и очень тонким   юмором, который  «догнать» можно  только  с  их высочайшего позволения. Они ведут удивительную игру, они подыгрывают нам  безукоризненно.  Прекрасно усвоив, как   материковские  к ним относятся, чукчи    всякий  раз   разыгрывают  перед ними  небольшой спектаклец. 

Либретто  таково: «Вы хотите  нас  видеть такими? Ну ладно, наслаждайтесь. Пусть вам будет приятно». При этом все окружающие (чукчи, конечно, не материковские!),  прекрасно понимают, что  на сцене  разыгрывается спектакль, что его нужно поддерживать своими  беззвучными  аплодисментами.  И все это делается с  таким серьезным видом  - ни в  жисть   не  догадаетесь, что вас разыгрывают.

…Я   отправляюсь в    тундру  на остров    Айон.  Меня оформили на месяц  пастушкой  в  одну из бригад  («журналист меняет профессию» - была такая газетная    рубрика в  мою бытность).  Мы  выезжаем  в вездеходе  полным  составом: секретарь сельсовета  Таня Евур  (едет под каким-то сельсоветским  предлогом, чтобы  пообщаться с  тундрой), главный  ветврач  Краснорылов ,  веттехник,  фельдшер… фамилии и должности стерлись из памяти). Все, кроме  нас  с  Краснорыловым и вездеходчиком Ведяшкиным,   - местные.   Краснорылов  -  не местный  только по национальности и в  разрезе глаз. Он уже 15 лет прожил в тундре и говорит по-чукотски свободно. Они меня с  Ведяшкиным настаскивают в  чукотском  языке, объясняют, как  лучше  запоминать эти сложные для нашего уха  слова  - по ассоциации.

Например:  «кинельхи» - «дай».  «Кинельхи» похоже на слово «шинель», значит и запоминать нужно  так: «кинельхи шинель», дай  шинель.  Принцип классный, видите, до сих пор не забыла…

Я в  восторге  от лингвистических   изысков   Краснорылова и предлагаю ему в  шутку  заменить одну  букву в  фамилии – чтобы получилась исконно чукотская  фамилия – КраснорыБов.  На что он обижается:  «А у  меня  даже  дочка, выйдя  замуж,  не  сменила  фамилии». Ему не нужна чукотская  фамилия. Он и так  «чукча». 

Но тут   этот  вот «чукча»   начинает хулиганить словами.  Как  только речь заходит о  строганине  или долбанине  (мороженном сыром мясе  - кто не знает), Краснорылов  брезгливо морщиться и говорит, что только  дикари едят сырое мясо и сырую рыбу. При   этом очень грамотно развивает мысль. Чукчи молчат, потупив  взгляд.  Мне становится не по себе.  Я начинаю их защищать, мол, сырая  рыба и сырое  мясо им нужны, как воздух, там-де  есть витамины, которых нет  ни в чем другом… ну и всякая  такая  чушь…  А  Краснорылов все возвращается и возвращается к теме. А чукчи все  «тупятся»  и «тупятся» взглядом…  Я   адвокатствую…

И вот мы  подъезжаем, наконец, к первой  бригаде. Краснорылова с  радостью встречают чумработницы. «Василич, а мы подготовились к  торжественной  встрече!  Заходи в  ярангу, там твоя  любимая  строганина и долбанина!»

Василич  набрасывается на лакомство так, словно он голодал две недели.  И все потупившиеся  чукчи  уплетают  с  ним еду  за  обе  щеки.  И я  просто выпадаю в  осадок - как  протупила  со своей  речью в  защиту  угнетенных.  Да они просто ржали надо мной, опустив  головы  вниз. И даже если б не опускали глаз, я бы все равно  до вот этой  вот минуты  -  нашей  совместной  трапезы - ни о чем  не догадалась.  Чукчи умеют  делать «ржунимагу»  с  совершенно отрешенными лицами, на которых ни одна  мышца не  дрогнет…

Один раз я в  таком спектакле  принимала  участие.   Это случилось после  «посвящения  меня в  свои», когда  я  гасала  с ними   по  хатырской  тундре. «Торбасное  радио»  вмиг разнесло известие про журналистку, которая  носит меховые  одежды, спит в пологе, ходит на дежурство, работает со всеми на  корале и не привередничает в  пище.

Когда  мои ребята  приехали   из тундры  в  Нагорный  - на районную  комсомольскую конференцию - встречу  отмечали в  кафе.  Там в  то время   ужинал  откомандированный  в наш район вертолетчик. Нас обслуживал  один  единственный  экипаж, который не просто хорошо знал меня,  следил за моими публикациями в местной «районке» и забрасывал во все командировки, но    и  порой  приглашал   на воздушные  прогулки.  Однако, на  время  отпуска  командира,   его   заменял   Анадырский   пилот. Вот этот самый, ужинавший  за соседним столиком.

Горемычный, видать, тосковал о женском обществе и хотелось ему    кого-то подцепить на вечерок… А тут… Сплошные парни, да еще и   скуластые,  с  этаким не русским прищуром…   Глаз  вопиющего в  пустыне, конечно же, остановился на молодой, красивой, явно материковской  наружности.  Понятно, что это была  я в своей  ярко  алой  блузке   раскосыми глазами.му   побыстрее забыть женугнда  приглашалечу  отмечали в  кафе.    и юбчонке с  разрезом  явно не Хатырского  фасона.  Летучий  голландец  сходу  стал  стартовать в  незнаемое, в  полной уверенности, что и я  стартану  с такой  специфической  компании и, конечно  же, приземляюсь на его вертолетной  площадке.  Подходы  были весьма стандартны и мне оставалось только  стандартно увертываться. А  это мне  неинтересно. Я человек  нестандартный  и мне скучно  было отшивать парня в  стиле «ай  что вы, бросьте!».  Да и мое  нестандартное  окружение  располагало к  нестандартным решениям.   И вот  я  начинаю представление. На вопросы, кто я и где  живу, я спокойненько называю тундровую бригаду. Причем выставляю себя не какой-нибудь чумработницей, а  полноценной  пастушкой!  Понятно, что мой собеседник  в  это  сперва не верит. А я и не доказываю ничего.  Когда он пытается  уловить меня месторасположением «моей» бригады, называя какую-то  географическую    точку, я  невозмутимо и между прочим  отвечаю, что  «в  этом месте  стоит не наша бригада, а  третья».  Еще упоминаю о том,  какие  эти вертолетчики прошенные: дождаться их по сомнительной  погоде невозможно (они всегда  боятся  запурговать в  тундре, потому вылетают  туда  только, когда с погодой  «верняк», а  санавиация, продукты, газеты,     батарейки в  бригадах нужны  не только в  редкие часы полнейшего   затишья).

Анадырец   все еще  в  раздумьях.  Какой  бы  продвинутой в  тундрово-оленьевых  делах   я  не казалась, но эта  явно    материковская  внешность…  эта  алая  блуза и юбка с  разрезом… эти  меткие  фразы  окололитературного происхождения… Все это явно на меня бросало тень. И тут подключаются  мои мальчики.  И мы  разыгрываем нечто грандиозное  по своим масштабам.

Молодой  бригадир  говорит со мной  явно начальственным тоном,  и я  уж никак не взбрыкиваю (уважаю начальство), мы ведем с моими   пастухами неспешный  (не на показ) производственный  разговор о летовке,  об оводах,  о важенках и копытке…  Вертолетчик  просто «оседает   в  снег»… 

И весь этот спектакль   мы  разыгрываем на полном серьезе, без единой  улыбки,  без сучка и  задоринки.  Станиславский  просто зарыдал  бы  свое : «Верю!!!».

И вертолетчик на самом деле «ведется».  Он начинает мне  рассказывать, как уважает труд простых работяг тундры… На что я  невозмутимо отвечаю, что уважаю  вертолетчиков, которые  вовремя  забрасывают нам галеты  и батарейки…

Через год, встретившись на центральной усадьбе, один из моих тундровых дружбанов  признается, что «мы  протупили». Мне нужно было назвать   еще  более  отдаленную  от  центральной  усадьбы  бригаду.  Потому  что мой  вертолетчик  вскоре  забросил  в  «мою»   бригаду  все необходимое. Мы сыграли свою премьеру на самом высоком  профессиональном   уровне!

Кстати  сказать,   через несколько дней  после  той конференции  мне в  редакцию позвонила  одна знакомая: «Оль, ты че себе  думаешь? Тебе  нужно  лететь в  тундру. Там сейчас такая  интересная  личность завелась. Нужно о ней  написать в газету  обязательно»!. Ну и  дальше  моя  же история  только с грандиозными подробностями. Я, оказывается, родом из Москвы  и замужем  за  чукчу, и институт   ради тундры  бросила…

Понятно, что я об этой  вот «диковинке»  тогда не написала. Пишу  сейчас. Хоть и с опозданием, но пошла навстречу  пожеланиям трудящихся…

Еще у  меня   был  очень специфичный  дружбан – чукотский   поэт   Сережа Теркигин.  Это настолько загадочная  душа, настолько  удивительная  биография  и специфический  характер, что большей  частью так и остался  для  меня  «терра инкогнито».  Я эту землю обходила  лишь задворками, закартографировать ее  было невозможно.  Иногда я на него злилась – его поступки трудно было просчитать – иногда просто замолкала в немом   благолепии.   Вот, например, он рассказывает мне, какие  «примитивные  и недалекие  эти психологи», которые  тестировали   местное население, как я  понимаю, на  предмет дебильности:

 - Они спрашивают меня, есть ли что-то общее  между  часами и речкой. Я, конечно, говорю «есть!». Так они удивляются!!!

-  ???

-  Они сомневаются, что есть!!!

- Сереженька, ты  меня, конечно, извини…  Но я тоже «примитивная  и недалекая». И как-то даже  сразу…

 - Ну  как  же!!!

Вот  сейчас я  хочу   остановить кадр и предложить вам оторвать свои глазоньки от моего текста.   Попробуйте  ответить на вопрос, есть ли что-то общее  между  речкой  и часами.  Только не подглядывая в  ответ!!   И так, чтобы   «Ну как  же!!!»

Пробуйте,  пробуйте. Вы же сообразительные. Умные. Образованные. Продвинутые. Материковские.  И  не в  кукуле  деланные.  Ну-ка?

Так вот. И  речка, и часы показывают время. Причем время  цикличное.  Посмотрите  на циферблат: ночь-утро-день  и снова ночь.  А река?  Вот  начал  трещать лед… Вот он тронулся,  вот  осталось лишь пару  осколков…  наконец  целиком растаял… вот  рыба  начала  плескаться… опять появились тонкие  пластинки льда… и опять река в  панцире…  Это ли не часы, указывающие  на времена  года  в  их цикличности?!

Ну  что? Как  вам «тупые  чукчи»,  продвинутые вы  мои?  

А воспитание  детей?  Макаренко со всей своей системой  коллективного   вымуштровывания   друг друга  зарыдал бы от бессилия, попав  в  тундру.

Материковские  учителя  часто считают этих детей   заторможенными,  чуть ли не умственно отсталыми. Они  неспешно и  нестандартно отвечают на, казалось бы, простые и ясные вопросы.  Когда  на них  начинают  кричать, чукчата     замолкают  и  «уходят далеко». Они в  это время  просто идут по тундре.  Своей  дорогой -  прочь   от этих бешенных  волков.

Чукчи никогда  не повышают голоса на  своих  детей.  Они практически их не наказывают.  Не стыдят и ничего  не заставляют.  Они нежны  со своими пушистыми  медвежатами (именно  такие  ассоциации  у  меня всегда   вызывали  маленькие  чукчата в  тундре!), они души в  них не чают.  И при этом никакой  разбалованности!  Дети  становятся  тружениками  чуть ли не с  трех лет.  Но как они при этом умеют дурачиться! 

Это же надо было такое  придумать – оторвать  детишек  от их родителей  под предлогом того, что им нужно спать на белых простынях и зазубривать   геометрические  теоремы!  Эти материковские  гвардии долдоны  советской  власти вывозили  «медвежат»  на центральную усадьбы  в  6-летнем возрасте, оставляя в  сердце их родителей  огромную озоновую дыру, которую те  стали заполнять «дурной  веселящей  водой». Потому  что радость их сердца  вероломно украли – чтобы  научить  эту  радость  пить водку  и  спать с  пришлыми   геологами. Медвежата превращались в    мутантов, рода  своего незнающих.  Даже родной язык и литературу в  школе  им стали преподавать факультативно. И я была свидетелем того, как  приехавший  с  центральный  усадьбы  к  бабушке и дедушке  парнишка-старшеклассник   на вопрос  «эми  корат?»  (где олени?) лишь пожимал плечами. Он не знал не только где олени, которые   ему  доверили пасти, но и что означает эта  фраза  «эми  корат».  Он забыл  родную речь… Сожжен мостик  между  внуком и  его бабушкой-дедушкой…

Но вы  пойдите с  чукчами на  ночное  дежурство.  На поиски отколовшегося  «куска»  из стада.   Запрягайте с  ними ездовых .  Чините с  ними нарты.  Попадите в  пургу, когда  метет так, что   кончиков  пальцев на протянутой  руке  не  видно.  И просто понаблюдайте  за  ними.   За этой  вот их  грациозностью, с  которой  они  выходят из всех и всяческих ситуаций  и  передряг.  Метет?  Ну так зароемся в  снег, накроемся сверху брезентом, на паяльной  лампе  сварганим чаек  (благо «воды» в   снежной  пустыне    искать  не нужно). Не торопясь обсудим погодные перспективы. И так  степенно  вместе  помолчим о главном. Я просто замираю перед этим их свойством…

Между  прочим, чукчи не  умирают от инсультов и инфарктов.  Они не знают, что такое  стресс.  Они не знают, что такое  тупик и безвыходная  ситуация.  Они не знают, что такое  паника.  Их  еда  всегда  бегает  рядом  - о четырех ногах. Вода для чая  всегда  есть. И кружка им нужна  простая,  эмалированная.  Все остальное  для полного счастья у  них тоже имеется.  Чукотка – их земля.  Эти сопки, которые не отнять никаким конкистадорам, эти реки, изрядно потрепанные  браконьерами с материка, но все еще  живучие.  Этот снег, который   в  рассветно-закатных лучах  не бывает чисто белым – он то розовый, то  золотистый, то  фиолетовый…  Куропатки, песцы,  медведи, лисы, зайцы,  которых они никогда не бьют просто  так – для потехи и развлечения.  Они часть этого мира, в  котором живут, а не инородное  тело, как  мы, приехавшие  сюда  набраться кто денег, кто романтики. Одна  девочка, побывав  на  каникулах  в средней  полосе России, написала в  школьном сочинении: «На материке мне очень   не понравилось. Там везде  растет лес и он закрывает мне горизонт».

…И если  этот народ стал так  стремительно спиваться  и сходить на нет (при мне число школ для умственно  отсталых детей  на Чукотке удвоилось), то в  этом виноваты  не чукчи, которые  до победных реляций  советской  власти вообще не знали, что такое алкоголизм. Виноваты браконьеры, которые в  этом дивном краю непуганых   белых медведей  установили свои волчьи законы. 

Я никогда   не жила  по этим законам.  Белое  безмолвие  моей  души всегда отторгало их.  И олени  брали галеты  у  меня  прямо из рук, согревая  мои ладони  теплом своих мохнатых  губ.

Я чукчанка по духу. И можете  рассказывать об этом анекдоты…

  

 

 

Сайт создан в системе uCoz