творческое объединение бардов Чукотки
ЖАРКИЙ ПОЦЕЛУЙ
У
нас здесь жара жуткая, позавчера было +44. Не верится, что где-то может быть
минусовая температура...»
Андрей Безмылов,
бывший эгвекинотец . Австралия
«..Ура! Прошел
слух, что скоро обещали потепление! Через пару дней ночью вместо минус 37,
говорят, будет минус 32! Господи, как же мы обожаем тепло! О нет! В новостях
сказали, что стужа будет еще неделю. Что же будет с нами, москвичами?»
Олег Козырев. «Московский Комсомолець» от
21.01.2006
В моем городе - 27. А метеосводки телевизионных новостей подаются
в такой тональности, будто мы на военном положении. Нас
инструктируют, как не погибнуть. Ну о-ч-ч-чень серьезно.
Но я не верю ни
одному градуснику. Потепление уже наступило. Оно в моем сердце.
Еще вчера
напрягала эта сутолока, спешка и безумные
ритмы мегаполиса. Они
задавили меня, сплющили,
размазали по асфальту. А сегодня
все по-другому.
Сегодня
торжествую я. Потому что морозным воздухом на меня дыхнула моя
Чукотка. Она понимающе
подмигнула мне и скрылась за углом
12-этажной бетонной коробочки –
догоняй! И я мчусь по улице
вприпрыжку. Спешу на
ее голос - на завывание
пурги, на поскрипывание снега
под полозьями нарт, на
победный рев «бурана».
Я узнаю эту девочку,
в надвинутой на брови ушанке, в
шарфе до переносицы. И только глаза…
эти прищуренные глаза,
пытающиеся хоть что-то уловить в снежной
круговерти… Но
вижу лишь белый кисель
в котором утопают все и всяческие ориентиры.
Ветер расталкивает локтями
прохожих, гонит меня в спину, швыряет, как
щепку в океане. Вот сейчас
наскочу на риф…..
Я пытаюсь
затормозить, но тормоза отказывают. На полном ходу врезаюсь
в какого-то прохожего, и мы не тратим силы на взаимное расшаркивание, ведь главное - как-то разминуться и попасть в дом.
Каждому – в свой. Главное не
промахнуться.
Диктор по
телевизору посоветовала не
применять кремы для лица и для рук.
Дамочки могут обморозиться.
И я тут же
вспоминаю, как молодые-чукчанки, чумработницы, научили меня
умываться нет же… не водой и не снегом - лосьоном на спирту. А ребята
сказали, что я залезаю в
кукуль, этот спальник из оленьего меха,
«слишком одетой».
- Ты не
замерзнешь в этих ватных штанах?
Я была уверена, что они шутят…Никогда
не знаешь, что в этих прищуренных
глазах - хитреца или серьез…
И когда среди ночи
я почувствовала, что околеваю,
когда трясущимися от холода
руками схватила коробок, суетясь
и чертыхаясь, чиркала спичкой
о серу.. спичка
сломались, я ее бросала на землю,
вытащила новую и
опять чертыхалась, пытаясь извлечь хоть какую-то искру
надежды на тепло,
- приоткрылся один глаз… потом второй…
- Мы
же говорили, что замерзнешь. Теплоизоляция…
А-а-а…
вы в этом смысле…
И когда в буржуйке наконец
вспыхивала надежда и
освещала сонные лица пастухов…. И когда
потом она начинала гудеть, как
двигатель турбо-винтового самолета, я
лихорадочно стаскивала с
себя все ватное и ныряла в кукуль в легком хабешном
спортивном костюме. А через пару
минут брошенный мной
впопыхах прямо на раскаляющуюся печку коробок
спичек вспыхивал яркой
петардой… Это
был предпоследний коробок спичек…
И
- ни одного замечания. Что с меня взять?
А-а-а… вы в этом
смысле…
Рано утром
ребята уходили из полога потихоньку, стараясь не шумнуть и не задеть
меня, чтобы не разбудить «городскую» , но я мгновенно просыпалась. Потому
что полог отапливается человеческим дыханием, и моего дыхания для этого не хватает…
На дежурство
мы уходили вместе…
До керкера я не
доросла. А ватные штаны мне выделили. Но больше всего вспоминается
канчаланская
диковинка - брюки, сшитые из
одеял. Не помню, зачем им это было нужно. То ли оленьих шкур не хватало, то ли одеял было
в избытке, то ли это был
творческий поиск бригадных дизайнеров, но мне достались
именно такие вот
брюки.
- А что?..
ничего.. смотришься.
В брюках
действительно было тепло. Они не промокали и не пропускали ветра. Меня экипировали с ног до головы, даже огромную ножару пристегнули к
поясу - должна же я наконец почувствовать себя ораватланом. Лыгеораветланом –
настоящим человеком.
Чтобы не превратиться в глыбу льда, я
орудовала топориком – помогала чумработнице колоть лед,
выбивала снег со шкур
яранги, переносила куда-то какие –то вещи… И все действительно улыбались мне как лыгеораветлану, хотя на самом деле я
была просто замерзшим ораветланом,
которому так хотелось согреться…
Но согреться
в этой тундре было невозможно. Потому что маленький костерок,
едва трепещущий в чоттагине, почти не давал жару, а
горячего чая хватало
ненадолго. И я сказала
себе: «Нужно привыкнуть, что будет именно так – холодно, до самого моего
возвращения из командировки». К
чувству холода тоже можно привыкнуть, как и к жаре. И я перестала его замечать…
В тундре,
где так
много всего потрясающего, перестаешь замечать всякую ерунду.
Еще помню белый-белый
снег омолонской тундры, наш аргиш, и я
на нартах в роли каскадера. Вездеходы изломали
колею, и мои нарты попадая на
излом, скользят на одной
полозье.
Я судорожно цепляюсь руками за
сани, но несерьезность положения меня расслабляет. Мой
смех рассыпается по тундре.
Пастухи уверены, что я дурачусь… Мое
трюкачество им кажется восхитительным…
Олени слишком
быстро несутся вниз, с небольшой сопочки. Если,
спускаясь с нее, не притормаживать ногой, нарты
подобьют оленей
и они завалятся в снег и подомнут меня. Я выставляю ногу в
сторону и притормаживаю
пяткой. Белый фонтан взмывает ввысь, и я
стараюсь не думать о том, что
под снегом может оказаться пенек. Боже,
сохрани мне ногу, ни о чем больше не
прошу!...
Щеки обжигает
солнцем и ветром. Спелые, сочные,
краснобокые
яблоки, которыми аппетитно хрустит мороз. Хрум-хрум.
Эй, оставь хоть качанчик! Хрум-хрум… И ресницы
склеиваются. И нужно снимать рукавицы, и теплыми пальцами согревать их, чтобы замерзший
глаз наконец-то раскрылся и прозрел . Глаз прозревал
– и тут же склеивались ресницы на
втором. Не скучно тут у вас…
А тут, у них, в
этом странном мегаполисе,
дикторы телевидения пугают какими-то 27 градусами. Не
носите тяжелого,
не одевайте тесной одежды, не выходите без необходимости на улицу…
Боже мой, мне так
необходим этот мороз! Этот воздушный
поцелуй моей Чукотки через тысячи километров безнадеги, горячий и сладостный, как глоток каюрского чая
в пургу. Суровый привет давно забывшей меня
земли, которая никогда не
выстынет, не выветрится из моего сердца.
Мне так
тепло от этого мороза…