Часть вторая

РОССЫПИ  И  РУДЫ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЦИКЛ - III (1966-1969)

 

- Мы тебя ждали, как Бога, - такими словами встретил „шефа" горный мастер Митя Федин.

- Ну уж, прямо-таки... А что случилось?

- Канавы заливает, проходчики бузят. - Ну, а я что сделаю? Лето,  оттайка, вода...

- Надо искать новые места заложения канав.  Там,  где посуше.

- Хорошо, давай подумаем.

Начальник партии и горный мастер посмотрели проектные планы, поразмышляли, наметили новые горные выработки. Буро-взрывные работы возобновились.

База партии располагалась на высоком берегу горной реки. Все постройки были унаследованы от Синицина. Под общежитие ИТР была оборудована восьмиместная шатровая палатка,  обшитая толью,  с застекленными окнами и деревянным полом. Нар в палатке не было,  здесь стояли железные панцирные кровати. Но Денису провисающая, вибрирующая сетка не нравилась, она под кукуль не годилась,  он закрыл ее досками. Получилась надежная, устойчивая деревянная кровать. Условия комфортные,  даже умывальник есть. Впрочем,  без него и не обойтись - речка далеко, не набегаешься. В палатке,  кроме названных лиц,  обитали геолог Заноза и старший техник-геолог Глаголин.

Пейзажи Матачингайских гор поэтичны и величественны.  Поднебесная земля,   застывшая в камне героическая симфония. Широкая долина, волнисто-зубчатые линии хребтов,  беспрестанно меняющиеся сочетания из облаков,  скал,  света и тени.  Солнечные листвениты и мрачные андезиты. Черные скалы,  белоснежные вершины,  аквамариновые озера, вспыхивающие золотым светом от пробивающихся сквозь тучи солнечных лучей. Облака косматые,  седые цепляются за царствующую вершину и медленно вращаются вокруг нее,  образуя гигантскую спираль,  похожую на галактическую туманность.

Денис выходил в поисковые маршруты, как художник выходит на пленер. Он зарисовывал в полевую книжку коренные выходы оранжевых лиственитов, темно-зеленых серпентинитов, красных гематитизированных пород. Он искал киноварь, "Кровь Дракона", все более убеждаясь в бедности поверхностных проявлений. Он находил, изучал, документировал, разведывал и производил отработку пунктов ртутной минерализации за один сеанс, с помощью молотка и карандаша. После его ухода от обнажений киноварь исчезала, она со скал вместе с обломками вмещающих пород переходила в рюкзак геолога.

"Да, Кровь Дракона здесь не каплет,  ручейками не течет, - думал Денис,  возвращаясь из маршрутов. - Единственное богатое гнездо было выбрано полностью еще два года назад, массивная пурпурно-красная руда ушла на пробы и образцы,  Синицин постарался".

Исследуя одно из обнажений, Денис сорвался с высокого обрыва, упал к его подножью, на снежник и заскользил по крутому льдисто-каменистому склону далеко вниз, к самой реке.  Здесь он увидел основной результат падения - кожа на пальцах правой руки была содрана до костей.

- Вот так, дорогуша, искал Кровь Дракона,  а увидел собственную кровь,  - произнес вслух Денис,  осторожно поднялся и,  опираясь на молоток, медленно, прихрамывая, пошел на базу.

Заканчивать сезон ему пришлось с забинтованной рукой, что изрядно мешало работать молотком и делать записи в полевой книжке.  Невидимые под одеждой ссадины и синяки на выполнение геологического задания не влияли.

Геолог Заноза документировал канавы и составлял планы участков детальных поисково-разведочных работ. Грубость его характера и примитивность мышления находили четкое выражение в рисовке карт. Все геологические границы и разрывные нарушения он проводил уверенно,  твердо, прямыми жирными толстыми линиями,  словно топором выру­бал. Жить с Занозой в одной палатке не составляло большого удовольствия,   своими придирками и  замечаниями он изводил всех. Особенно доставалось от него Васе Глаголину. Однажды было так.

- Немец! - обратился к нему Заноза.

- Что, гумозник? - ответил Вася.

- Ты сам то слово! - обрадовался находке Стас. - Возьмем на вооружение. Так вот, Гумозник,  ты почему свою вонючую кепку повесил на мой гвоздь?

- А почему ты решил, что это твой гвоздь?

- Опки! Твою мать! Да потому что я его вбил!

- Врешь, он тут с прошлого года торчит.

- Блажен, кто верует.

Заноза сорвал кепку со своего гвоздя, швырнул ее на пол и выпрыгнул из палатки, хлопнув дверью так, что весь каркас содрогнулся.

- Гумозник! - донеслось издалека.

Канавы Стас принимал тщательно,  скрупулезно, двадцать "законных" сантиметров к глубине выработки не прибавлял, категории пород не завышал,  за что рабочие его не любили и обзывали по всякому.  Подходит геолог к канаве, проходчик ему говорит:

- Глубину надо замерять вот здесь.

- Стоп, киндер! Это всего лишь маленькая ямочка, на глубину всей канавы она не влияет. А сверху - ха-ха! Ты же специально высоту борта увеличил, подсыпал камней! отчаянный парень!

Заноза рулеткой замеряет параметры канавы и приходит к выводу - глубина два метра семьдесят три сантиметра.

- Ну сделай хотя бы два восемьдесят, - умоляет проходчик.

- А иди ты в руль! - посылает его Заноза и уходит.

- Так твою мать! - несется ему вслед.

- Наладь свою, дешевле обойдется! - парирует Стас.

В палатке ИТР Денис спросил Занозу:

- Ты чего такой злой?

- Не обращай внимания, - ответил Стас, швырнул в угол молоток, шлепнул на стол полевую сумку, керосиновая лампа подпрыгнула, стеклянный пузырь треснул.

Станиславу нравилось выходить на связь по рации с другими партиями. Однажды был такой разговор:

Заноза /Ксену/:

- Ну что, немец, рыба у тебя есть?

- Рыбы навалом.     

- Тебе легче.

- Ну, не то, чтобы навалом, но много. Много рыбы, ага. Попадается.  Редко правда,  но бывает. Бродишь целый день - и все бестолку. Две-три штучки,  а то и вообще ничего.  Так что нету у нас рыбы,  рыбы нету, как понял, прием! Заноза хохочет.

- Хоть стой, хоть падай!  Ну и Ксен!

При плохой проходимости разговор носил иной характер:

- Понял, понял, что ничего не понял, как понял, прием!

Вася Глаголин - невысокий лысеющий парень с жидкими усиками и страдальческим выражением глаз - был всегда настороже.  Он очень боялся, что его где-нибудь в чем-нибудь обязательно надуют, обманут, оставят в дураках.

- Я не такой глупый, как вы думаете, - частенько повторял он.

Весь сезон Глаголин просился в Нырвакинот. Приблизившись к Денису вплотную, лицом к лицу,  он мягким голосом с улыбкой говорил:

- Начальничек - ключик-чайничек,  отпусти до дому.  Я соскучился по своей жене. Сбегаю туда и обратно,  а? Ну отпусти,  что тебе стоит?

Свою жену Вася вспоминал ежедневно и много про нее рассказывал, какая она нежная, добрая и красивая. Он очень гордился ее профессией.

- Моя Женька работает в больнице. Дамским парикмахером, - с загадочной улыбкой сообщал он. - Она в родильном отделении...  бреет женщинам п...ы.

По ночам Вася долго не мог уснуть,  все ворочался и вздыхал. Митя Федин поставил диагноз:

- Японская болезнь "хоца-еца".  Возникает  она от нехватки витаминов ЕВС.

Митя Федин был близорук,  носил очки,  личико имел круглое,  старообразное,  с крупной бородавкой,   ростом очень мал,  но крепок, как пенек. Как все малыши, временами бывал зол,  сварлив, обидчив,  мстителен и задирист. Мужичок в общем-то заковыристый и большой шалун,  в обычном,  нормальной полевой жизни он был уравновешен,  спокоен,  трудолюбив,  вечно что-то мастерил,  выдумывал, копошился,  тихо посапывая и поблескивая очками. В этом сезоне он имел первую встречу с медведем. Рассказывая о ней,  Митя каждый раз запоздало пугался.

- Моей первой мыслью было - почему он не в клетке? Я остолбенел. А потом полез на скалу, быстро на нее взобрался.  Медведь меня увидел и убежал.

В маршруты Митя не ходил,  он руководил горными работами.  Со взрывником и проходчиками он говорил тихим,  вкрадчивым голосом,  но его слушались и уважали.  Они знали - у этого парня большой чукотский стаж. Он бывает вспыльчив и может даже по роже съездить.

Митя любил стихи,  особенно вот эти:

Все быть может,

Все быть может,

 Все, конечно,  может быть.

Одного лишь быть не может –

То,  чего не может быть.

"Люди без корысти и без совести",- так определил Доценко свой рабочий коллектив.  Самой оригинальной личностью среди них был скульптор Козлов,  объяснявший свое появление на Чукотке так:

- По пьянке перепутав север с югом,  я оказался за Полярным кругом.

Версия вполне правдоподобная. То, что он алкоголик,  было ясно еще в поселке,  а то, что он действительно скульптор, геологи убедились в поле, когда выпал последний весенний снег.  Виктор Иванович слепил из снега большой бюст Ленина, использовав в качестве пьедестала ржавую железною бочку из-под солярки. На фоне темных гор и шатровой палатки белоснежный Ильич смотрелся красиво, но неуместно. Огромная баба, подперевшая руки в бока, вызвала всеобщий восторг.

Козлов был солиден,  высок,  толст и лыс, характер имел веселый общительный, он играл на гармошке и пел. В общем,  талантов у него было много, а страсть одна - бутылка, она и погубила его.  Лысину Виктора Ивановича украшал звездчатый шрам,  приобретенный на Колыме,

- Как всякий истинно русский человек я любил после хорошего крепкого пара окунуться в холодную воду, - рассказывал Козлов. - Осенью,  когда река замерзла, мы для купания сделали большую прорубь.  Однажды в сильный мороз я нырнул в эту прорубь вниз головой, с обрыва,  а там оказался довольно мощный молодой лед,  я и пробил его своим лбом! Вот она - отметина на всю жизнь,  - и Виктор Иванович любовно поглаживал лысину.

Завхозом на базе была Светлана Ивашкина - полная брюнетка с отличными формами. Пойти в поле она решилась после развода со вторым мужем,  убегая от собачьей работы коменданта общежития.  Ей хотелось отдохнуть душой и телом на лоне природы,  но ничего из этого намерения не вышло. Лишенная мужской ласки,  она маялась не меньше Васи Глаголина и тоже досаждала начальнику партии с просьбами о выезде в Нырвакинот, где у нее остался любовник.

- Денис Иванович,  миленький,  так сердце болит,  так болит, ты не представляешь.  Мне надо побывать в поселке,  врачам показаться, отпусти ради Бога,  а?

Получив очередной отказ,  она уходила в бичиную палатку,  садилась на нары среди бородачей,  слушала их скабрезные разговоры и, откинувшись назад,  во все горло хохотала над анекдотами.

- Закрой рот, кишками запахло! - брякнул однажды проходчик Мотырко, ударник коммунистического труда.

Светлане этот жилистый грубоватый мужик нравился больше всех, поэтому она не обиделась и не ушла, а лишь шлепнула его по макушке.

В теплые солнечные дни Ивашкина загорала.  На базе одной скучно, вот она и дефилировала в пляжном костюме по рудному полю,  ходила от канавы к канаве, виляя роскошным задом, отвлекая от работы мужиков. Она подолгу задерживалась у канавы Мотырки.  Стоя на краю выработки,   свесив огромные груди,  она проектировалась на небо, давая возможность Григорию вдоволь полюбоваться снизу,  со дна канавы своей великолепной фигурой,  своими чуть прикрытыми прелестями. Но Гришка, как ни  странно,  устоял.  То ли  Светлана ему не нравилась, то ли игра с ломом и лопатой изматывала его до предела,  но на ярко выраженные соблазнительные формы Матачинайской Венеры он не клюнул. Ивашкина в конце концов досталась бездельнику-взрывнику,  которому сил некуда было девать. Влюбленная парочка устроилась в отдельном домике и зажила там в полное свое удовольствие.  Светлана с жалобами на сердце и просьбами о выезде в поселок к начальнику партии больше не ходила,  взрывник Петя вылечил ее от всех недугов.

Красоте и  величию окружающих гор противопоставлялось плоское унылое днище долины,  начисто лишенное растительности.  На отравленной ртутью и мышьяком почве не росло ничего. К тому же в сквозной меридиональной долине случались ураганные северные ветры - а это тоже не сахар. В начале августа ветром унесло уборную на одно очко и люди,  переждав бурю в трепещущих палатках,  не знали,  куда бежать по большой нужде. Мужикам приходилось уходить черт знает куда,  озираясь и прикидывая,  будет ли видно от Светкиной палатки. В этот день все лишний раз убедились,  насколько это неудобно, когда в полевой партии имеется женщина.

В средине августа в Матачинайскую партию прибыл проверяющий -  сам папа Ка. Денис провел Кандырина по рудному полю,  на ходу объясняя его структуру,  показывая на местности  выходы ртутоносных пород. Но нигде красных вкраплений и прожилков киновари показать он не смог,  потому что их не было. Папа Ка,  в начале маршрута внимательно слушавший Доценко,  по мере продвижения становился все более мрачным и рассеянным.

- Мы имеем верхний, надрудный эрозионный срез.  Мы зацепили только хвост Дракона,  а туловище его уходит на глубину,  - вещал геолог. Кандырин недоверчиво хмыкал и покачивал головой,  такие перспективы его не устраивали.

Закончив экскурсию, Денис сказал:

- Валентин Витальевич, может быть вы желаете посмотреть, как живут рабочие? Поговорить с ними, выслушать их претензии?

- Да нет,  не хочу. Что я, не знаю как они живут?

- Все-таки неудобно, надо бы сходить. А то они потом мне будут выговаривать - вот, дескать, начальство было, нас не посетило, оно нами не интересуется, ему на нас наплевать...

Кандырин недовольно крякнул и,  тяжело поднимаясь со скамьи, проскрипел:

- Ну,  если вы так настаиваете... идемте.

Вошли начальники в жилище канавщиков   и обмерли от неожиданности, у них глаза полезли на лоб. Перед ними открылась чудная картина:  посреди палатки  стоит самогонный аппарат,  вокруг него с умильными рожами сидят бородатые касатики и заворожено
следят за краником, из которого капают чистые,  прозрачные,  как слеза младенца, капли самогона-первача.

- Кгм! - прорычал папа Ка,  развернулся и вышел.

- Что же вы это,  а? - обретя дар речи,  плаксиво-укоризненно спросил Доценко. - Как же вы это так меня подвели?

- У Мотырки день рождения,  - ответил Козлов.

- Ага,  точно,  у меня день рождения,  - подтвердил Гришка,  сияя.

- Ых! - выдохнул Денис и, безнадежно махнув рукою,  вышел.

Кандырина он обнаружил в своей палатке.

- Валентин Витальевич,  я ничего не знал,  ей Богу.  Это у них первый раз. У Мотырки день рождения.

- Кгм! - ответил папа Ка. - Разбирайтесь сами.

Это у них действительно было первый раз, да так неудачно для молодого начальника партии.  Следующая мощная пьянка /дули брагу, сахаром и дрожжами обеспечила Ивашкина/ случилась в начале сентября. Хорошо потрудившиеся канавщики попарились в бане и попросили два дня отдыха. Доценко дал. Прошли два дня,  наступил третий. Из палатки  рабочих послышались звуки гармошки и отвратительное, визгливое пение.

- Опять пьют, - догадался Федин.

- Трах-тибидох! - воскликнул Заноза.

- Начальничек-ключик-чайничек,  отпусти до дому, - пропел из кукуля Вася Глаголин.

- Ладно,  пусть гуляют еще день,  все равно из них сегодня работники никудышные, - завершил обсуждение Денис.

Проснувшись на четвертый день, ИТР снова услышали  звуки гармошки и тот же вой.

- Ты смотри,  все еще пьют! - возмутился горный мастер. - Когда же они начнут работать?

- Так! - сказала тетушка Гульда и вылетела в трубу, - пошутил Заноза.

- Я бы за это время два раза домой сбегал, - пожаловался из кукуля Вася.

- Это безобразие надо кончать! - решительно произнес начальник партии.  - Вставай,  Митя,  пойдем к ним.  Совсем обнаглели,  суки!

Доценко ворвался в бичиную палатку и заорал, обращаясь к скульптору Козлову:

- Ты чего воешь? Ты почему воешь четвертый день подряд?

- Я не вою!  Я пою!  - обиделся Козлов. - Пою я-а-а..., - и заплакал,  уронив лысую свою башку на гармошку.

- Если завтра не выйдете на работу, всех уволю, ясно?

- Иваныч,  не беспокойся,   завтра будем, как огурчики, - заверил обозленного начальника Гришка Мотырко.

На базе установилась тишина.

Тихо было и на следующее утро. Доценко и Федин вошли в прокисшую бичиную общагу. Безжизненные тела канавщиков валялись на нарах, никто не шевелился.

- Давай заглянем,  что у них осталось, - сказал Денис,  зашел за печку и увидел там бочку,  накрытую телогрейкой.  Он выкатил ее в центр палатки, на свет.

-Ого! Да тут еще четверть бочки! Целый день можно пить!

Вдруг скульптор Козлов поднял голову, сел и прямо с нар, как Александр Матросов на пулеметную амбразуру, бросился грудью на бочку, закрыл ее собой.

- Не да-а-ам! - заверещал он.

Денис дернул бочку снизу и она опрокинулась.  Вонючая брага залила грязный пол. Козлов сел на нары,  схватился за голову,  завыл в голос:

- Что ты наделал, о-е-ей...

- Эх, Иваныч,  хоть бы по кружечке оставил,  - промычал кто-то из кукуля и жалобно застонал.

- Вылизывайте пол, гады! - бросил Денис и хлопнул дверью.

- Здорово ты их! - восхитился Митя Федин,  семеня за начальником партии.

- Да сколько ж можно! У самого железного человека терпение лопнет. А ты завтра чтобы вытащил их на работу, понял?

- Завтра продолжим проходку канав, падла буду! - заверил Митя.

- Надеюсь.

Сезон завершился успешно - план по канавам был выполнен,  ртутоносные тела выявлены, что и требовалось доказать.  Знай наших, ексиль-наксиль-тудэма-сюдэма-в рот-клеп! Геологическое строение рудного поля было представлено Денисом Доценко в совершенно новом свете. Структура конского хвоста в сочетании с жерловинами палеовулканов произвела на чувствительного начальника экспедиции грандиозное впечатление. Кандырин был в восторге от красоты и смелости этого варианта,  он превозносил Доценко до небес, хвалил его без меры, уж такой это был восторженный человек - папа Ка.

Все было бы хорошо, даже отлично, если бы ни строгий выговор, объявленный начальнику Матачинайской партии  "за допущение самогоноварения среди рабочих".    Ложка дегтю в бочку браги,  так сказать. Впрочем, производственные успехи и огорчения мало волновали Дениса они выглядели ничтожно малыми,  незначительными по сравнению с величайшим в жизни каждого человека,  в том числе и геолога,  событием - женитьбой.

Оля Зорина

На базе Энурминской геологосьемочной партии единственную женщину рыцари-мужчины поселили в уютно оборудованном домике старшего геолога. Куда ж ее еще девать? Не класть же на общие нары. Но старший геолог затаил недовольство и к "захватчице" относился сдержанно озлобленно. На такой вариант он не рассчитывал,  строил для себя. Впрочем,  сидение на базе длилось недолго - геологи разошлись по лабазам - железным бочкам с продуктами, разбросанным на вертолете. Внутреннего транспорта в партии не было,  отработка территории проводилась  "на  своих двоих", с тяжелыми пешими переходами от лабаза к лабазу и лишь иногда - легкими,  приятными  сплавами на резиновой лодке.

Длинноногая девушка в болотных сапогах с поднятыми голенищами, в нейлоновой куртке, кроличьей шапке-ушанке и  рюкзаком за спиной энергично шагала по кочковатой тундре,  речным поймам и террасам,  поднимая в небо неистово орущих поморников,  распугивая хариусов и гольцов. За ней, с трудом поспевая,  бежал трусцой маленький стриженый паренек-промывальщик Миша со своим орудием производства - деревянным лотком. Поисковая пара проводила шлиховое опробование долин. Оля отмеряла нужное расстояние,  определяла место отбора пробы,  наносила его на карту,  следила за промывкой, изучала состав тяжелого шлиха, делала  записи в журнале - обычная работа техника-геолога при геологической съемке.

Ребята работали самостоятельно,  они по неделе оставались вдвоем на просторах приморской тундры.  Тесная двухместная палатка служила им жильем.  На первых порах Миша,  хоть и  робко,  но все же пытался соблазнить коллегу,  проверить ее на доступность.  Оля - девушка серьезная - эти попытки пресекла.  Она сказала:

- У меня есть жених,  так что,  Мишаня, давай не будем,  ладно?

- Ладно, - уныло согласился парень и больше не приставал.

Лето на северном побережье Чукотки выдалось мерзкое, постоянно ощущалось промозглое дыхание Ледовитого океана. Ветра и туманы, туманы и ветра. Туман настигал внезапно,  окутывал маршрутчиков плотной  сырой массой,  нагоняя страх и  тоску,  сбивая с верного пути,  вынуждая совершать гигантские - круги и петли.  Блуждание в тумане - что может быть бессмысленнее и скучнее?

От постоянного охлаждения у Оли  разболелись зубы,  непрекращающаяся зубная боль сводила ее с ума,  ни сигареты,  ни анальгин,  ни атропин облегчения не приносили,  а врач-стоматолог находился ох как далеко...

На севере холмисто-увалистая равнина обрывалась высоким уступом с выходами коренных пород - клифом.  Морские береговые обрывы, грохочущий прибой, крики чаек - все это было красиво,  романтично и торжественно. Когда утихала зубная боль и можно было с удовольствием прогуляться по пляжу,  войти в морскую воду по колено,  ощутить упругую силу прибойных волн,  сфотографироваться в пенных бурунах, Оля забывала обо всех неприятностях полевой жизни.

Особенно величественно выглядели  скалистые берега мыса Сердце-Камень,  где высота обрывов достигала нескольких сот метров. На галечных морских пляжах и у подножья скал встречались дохлые моржи.

Парни-геологи с поискового полиметаллического участка деловито сновали по пляжу, выбивали кувалдою клыки. На всем обозримом пространстве берега Чукотского моря были пустынны, об исчезнувшем поселении чукчей и эскимосов, охотников на морзверя, свидетельствовала россыпь человеческих черепов.

Суровая действительность вытеснила у Оли образ Дениса, девушка забыла о нем. А если в начале сезона иногда вспоминала, то, зная легкомыслие и беспечность этого парня, представить себя его женою не могла. Мало ли что он говорил – забудет…

Оценивая свое первое чукотское поле, Оля со вздохом говорила:

- Ох и сезон! Туманы, блуд, сырость, холод, зубная боль, одиночество – не хочется вспоминать.

Тем более приятно было ей вернуться из неласковой тундры в свою теплую светелку, к подружкам-хохотушкам, встретить Дениса Доценко и услышать от него подтверждение весенних намерений.

С В А Д Ь Б А

Свадьбу договорились сделать в день рождения (двадцать восемь лет) и выхода из комсомольского возраста Дениса. По этому поводу счастливый жених написал:

Прощай, товарищ комсомол,

Прощайте, месячные взносы!

Перехожу на женский пол,

Вас оставляю с длинным носом.

Ура, ура! Женюсь, пора!

К этому времени как раз было готово белое подвенечное платье для невесты (материнское прибыло из Саратова), черный фрак, белая рубашка и галстук-бабочка для жениха, так что все сошлось – и желания, и возможности, и знаменательная дата, и получка за полевой сезон.

Свадьба была великолепной, иной она и быть не могла, потому что ее главными действующими лицами были любимцы экспедиции: жених – обаятельно-талантливый парень Денис Доценко; невеста – красивая, грациозно-спортивная девушка, замечательная певица Оля Зорина; посаженный отец – первооткрыватель колымских россыпей и рудных месторождений Чукотки, солидный, симпатичный и остроумный геолог Кирилл Пухов; посаженная мать – гранд-дама, кладезь мудрости и доброты, изумительная чалдонка Панфиловна; дружок распорядитель – перевязанный полотенцем, - умница, храбрей и юморист – Витя Молкин.

Живую музыку обеспечивали лабухи: гитарист-виртуоз Женя Виноградов, барабанщик – первооткрыватель Пеньельхинского золота, Злой Дух Руденко Леха; контрабас – разведчик золотых россыпей, вечный полевик и рогоносец Коля Фиршман; аккордеон – выдающийся баламут и женолюб, перещупавший всех знакомых дам, Виталий Клевый.

Был и "свадебный генерал" - капитан в отставке,  чудо-юдо Мойша Блямберг,  он же Шарик,  он же Блямс. Фотографом работал Вася Глаголин.

Свадьба шла по всем правилам. Из ЗАГСа,  где все прошло очень весело,  с шампанским и яблоками,  смехотворными  тостами Жени Виноградова,  молодые и сопровождающие их лица направились в ресторан. По ковровой дорожке, под звуки оркестра, исполнявшего марш Мендельсона, молодые вошли в зал. Невеста разбила тарелку,  лежавшую у по­рога,  что должно было помочь ей в будущем держать мужа под  каблуком. Потом, осыпаемые хмелем, молодые подошли к посаженным отцу и матери, выслушали их приветственно-напутственные речи и сели за стол. Пир начался. Через несколько тостов был объявлен вальс молодоженов. Денис и Оля станцевали его на бис. А дальше - горько! Горько! Горько! Жених и невеста добросовестно исполняли свои обязанности. Свадьба загудела-понеслась. Экспедиция пила, пела и плясала до утра.

Тут можно было бы и поставить последнюю точку, и как говориться,  подвести черту, но одно послесвадебное событие не позволяет сделать это.  Дело в том,  что Вася Глаголин тихо помешался. У него появилась навязчивая идея.  Он ходил по кабинетам и спрашивал:

- Что я сделал на свадьбе? Никак не могу вспомнить.  Что-то натворил,  а вспомнить не могу,  мучаюсь.

- Да ничего ты не сделал, - успокаивали его, - брось ты эти мысли. Ты и пьяный-то не был,  все время фотографировал.

- Конечно, конечно.  Только зря вы меня успокаиваете.  Я знаю,  чувствую - что-то нехорошее сотворил, позорное что-то.

Неделя проходит - Вася опять за свое - скажите да скажите,  что я натворил. Надоел он всем,  стали над ним подшучивать,  разные истории выдумывать,  кому что в голову  взбредет.

- Ты жену Кандырина    в углу тискал, - сказал ему Клевый.

- О-о-о! - взвыл Вася, - Так я и  знал!

- Ты громко матерился,  - добавил Жарков.

-  О-о-о! - еще больше огорчился Вася. - Как же я мог!

-    Ты, Гумозник, вывалил   член и ходил так по ресторану,  - добил его Заноза.

- О-о-о? Вот! Вот оно! - вскричал Глаголин. - Вот чего я больше всего опасался! Так оно и вышло!  О, Боже,  что я натворил!

- Трах-тибидох!  - произнес Заноза и расхохотался. Вася метнулся в дверь и исчез,  убежал домой.  Его жена, как на грех,  еще из отпуска не вернулась, Глаголин жил один.  Соседи,  которым он ежедневно рассказывал о своем поведении на свадьбе,  убедились,  что с ним что-то не то,  вызвали психиатра,  врач увел чокнутого с собой. Больше его никто не видел. В опустевшей квартире Глаголина нашли записку: "Женька утонула. Цукину три рубля".

Жизнь в экспедиции продолжалась. Геологи, занятые своими в значительной мере научными проблемами,  не хотели вникать в хозяйственно-экономческую сферу деятельности предприятия, но волей-неволей им приходилось вместе с АУПом заседать и  обсуждать. Все проектно-сметные расчеты производились по справочникам укрупненных норм - СУСНам,  поэтому  систематические финансовые неудачи сваливались на них. Состояние экспедиционных дел Доценко отразил в стенгазете "За недра Чукотки".  Стихи  назывались "Это СУНы виноваты".                На собраньи  заседаем

Пять часов,  ядрена мать!

Бестолково обсуждаем

Как хозяйством управлять.

 

Снова планы принимаем,

Голосуем снова "за",

Руки дружно поднимаем,

Запуская пыль в глаза.

 

Невзирая на дебаты

Прогораем там и  тут.

Это СУНы виноваты,

Потому что всюду врут.

 

В пустоту идут затраты,

Так сказать, козе под хвост.

Это СУНы виноваты –

До чего же вывод прост!

 

Экономки не видно,

В экспедиции бардак,

Премий нету,  нам обидно,

Надоело жить вот так.

И только в праздники производственные неприятности забывались, коллектив экспедиции  оживал,   здоровел,  сплачивался и дружно веселился. После первомайской демонстрации 1967 года группа геологов во главе с папой Ка отправилась в распадок,   разожгла гигантский костер. Денис бросил в огонь обломок доски и проорал:

- Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!

- Мировом пожар в крови, Господи благослови! - продолжил Витя Молкин, чокнулся кружкой с Блямсом и хлопнул очередную порцию холодного вина.

Блямс стоял на лыжах.  Он решил отдыхать активно,  чередуя выпивку,  закуску, песни, пляски и катание с гор. Когда дело дошло до песен,  не умеющий петь Шарик взобрался лесенкой на крутой склон.

- Куда тебя занесло? Убьешься! - крикнул Витя и нежно погладил свой разбитый в прошлом катании нос,  заклеенный лейкопластырем. Витя, как и Блямс,   становился на лыжи раз в год,  с гор ездил на прямых ногах и непременно падал,  причем всегда неудачно, мордой в наст,  разбивая в кровь сопатку и очень,  ну очень огорчаясь. В этом году он заявил:   "Все! Хватит! Больше на лыжи не становлюсь. Это занятие явно не для меня".

- Уря-а-а! - завопил Блямс и ухнул вниз.

Скоростной спуск длился одно мгновенье. У подножья склона отважный капитан нырнул головой вперед,  грохнулся на землю,  зарылся в снег. Когда рассеялось белое облако снежной пыли, маевщики увидали - синяя фигурка лихого горнолыжника лежит и не шевелится.

- Он что, успокоился навеки? - поинтересовался папа Ка.

Витя Молкин подбежал к другу.

- Михаил Иванович,  ты живой?

- О-ох! - тяжко простонал Блямс и приподнялся на руках.  С его подбородка часто падали капли крови,  окрашивая снег в ярко алый, праздничный цвет дня международной солидарности трудящихся всех стран.

- Ничего себе! - удивился Витя, отцепил раненого от сломанных лыж,  поставил его на дрожащие,  подламывающиеся ножки и повел в больницу, приговаривая:  "Отгулялся, Шарик,  отгулялся,  змей. Говорил же тебе - не лезь на гору! Нет,  полез, понимаешь, не послушался, и вот результат. Будешь еще так делать?"

- Ннн...нбу... - мычал Шарик.

Вернувшись к костру, Володя рассказал - Блямс упал подбородком на острый конец лыжи,  напоролся на него, как на штык,  пробил ткань насквозь, до самого языка и теперь мог дышать,  закрыв рот и нос,  через новое отверстие.

Так к тектоническому шву, пересекающему бронзовый крупно морщинистый лоб маленького гиганта, добавилась интрузивная дырка,  со временем превратившаяся в рваный звездчатый шрам,  видимый, правда,  только тогда, когда Блямс гоготал,  задрав подбородок кверху. Шрамы украшают лицо мужчины, какое бы происхождение они ни имели.  Следователь­но,  Мойша Блямберг каждый год после первомайских событий становился все мужественнее и красивее. Из начальника Майныпонтаваамской ГРП /Майны/ он снова превратился в заместителя начальника экспедиции и уже готовился к переезду в Магадан на более высокий пост. Сознавая свою значительность,  он в публичных выступлениях делал смелые обобщения и давал ценные рекомендации. На профсоюзной конференции он сказал:

- Чтобы дать правильное русло и направить понятие иметь,  чтоб иллюзий от успехов у нас развеялись,  я прямо скажу - мине не нравится,  как мы работаем. Мы не научились правильно делать так,  оперативный,  значить,  организация,  чтобы быстро находить места месторождений и давать ту промышленной оценки. До чего мы докатилися? Вопрос стоит так, что Майна не дала Восточному!  Запас прироста нету. Это плохо,  товарищ,  руки вон плохо!   А сезонки как? Пробы вы своими глазами видеть надо это безобразие. В аэропорту, хлам, тут, конюшня, АТХ,  лаборатория! Как доставлялись - контроль!  Мешки вот рваные, сыпется, снег, грязь, чей партия, кто? Что с пробами эти делалось? Пробы до дикости доходили,  вот что с ними  творилось!  Случай вон выходящий,  вон!  А материалы,   снаряжение, прочая? Можно подумать, представить себе,  ну вот рейки. Что необходимо делать с этих рейки? Ее можно продлить жизнь на второй сезон. Никто не смотрить этими материалы и в сторону,   значить, упростить лимита экономия.

Глубокого анализа, чтоб связана была геологические результаты с экономическом отношении нет!   А она является зеркалом,  олицетворяющий таким, как не надо работать.  Надо жесточайше ужесточить и пуще пущего наказывать, делать выводы.  А взять в экспедиции - мизер взысканий,  мизер! Клевый тут юмор показал, лупу,   значить,  списать.  А не надо! Куда дел - потерял!  Всыпать Клевому  за лупу!    А техника, машины? Вышел - сломайся.  Шофера,  вездеходчики - они мине до каленова доводють!  Я сколько раз говорю - транспорт надо брать под  себя! И пусть она лучше стоит,  но не доводите его до травмы!  Надо всем каждый ответственность иметь, экономия, значить, который, я чувствую, что он принесеть должен эффект для нашего цветущего расцвета. А мы что делаем? Ничего не делаем. Говорим,  говорим,  а все это -ГАЛИМАТНЯ!

1967 год Восточно-Чукотская геологическая экспедиция встречала полным набором дефицитных металлов. Ее первомайскую демонстрационную эмблему венчала золотая корона, созданная Леонидом Руденко /Пеньельхинская россыпь/, по краям щита располагались коричневые оловянно-вольфрамовые блямбы, выявленные Виктором Молкиным /рудное месторождение Экуг/ и Кириллом Пуховым /Керкергин/. Внизу алела ртуть, автором которой считался Эдуард Синицын /Астра/.

На чукотской литосфере яркое созвездие официальных первооткрывателей сопровождалось робко мерцающими звездочками их младших по должности сотрудников, которые иногда и являлись истинными "виновниками" открытий /об этом вскользь упоминалось в геологических отчетах в главе "Введение"/.

Отгремела пора счастливых находок, восторги увяли как осенние цветы, наступили серые трудовые годы. Теперь требовалось доказать, что открытые объекты действительно, а не в воображении, является месторождениями, надо было их разведать, оценить, расширить их перспективы, оконтурить рудные районы, узлы и поля. Но и выявление новых месторождений полезных ископаемых, разумеется, не исключалось, прогнозы делались традиционно оптимистичные, поисково-съемочные работы велись на обширных территориях - сил и средств на проведение полевых работ вполне хватало.

Для изучения любые минералы хороши, но для полевых поисковых работ гораздо лучше, если имеешь дело с видимым, легко диагностируемым минералом. В этом отношении молодому начальнику Матачингайской поисково-разведочной партии Денису Доценко повезло - ему досталась киноварь - Кровь Дракона. Милое дело - увидал красную крапушку в серо-зеленом камне и пляши - Ура! Киноварь!

Денису частенько вспоминалась песня студентов, побывавших во время практики на Акташе - среднеазиатском месторождении ртути. Надеясь на премии, ребята натаскали гору красных камней и показали их рудничному геологу. Но не радость открытия, а горечь разочарования постигла их. "Тут обнаружилась печальная картина - то был не киноварь, а просто гематина". Так что и с киноварью надо держать глаз остро.

Опираясь на опыт предшественников и свой собственный ртутно-поисковый опыт, Денис отправился в новое поле.

 

СЕЗОН - 67.

Пролетая над долиной Матачингая, Денис вспомнил прошлогоднее приключение,  связанное с этим местом. Партию посетил начальник геологического отдела Кирилл Пухов. Денис пригласил его к интереснейшему обнажению,  расположенному в пяти километрах от базы - пусть потешится мужик,  засиделся,  поди,  за канцелярским столом,  соскучился по живой горной породе. Хоть молотком по естественному камню постучит - и то сердце возрадуется.

Только они пришли,  отбили по куску - летит вертолет. Пухов хоть и решил выходить с базы пешком,  но вертолет,  знаете ли... оно как-то вроде удобней... легче,  что ли... Да и быстрее, однако. Полчаса - и дома. А там,  сами понимаете, жена... бутылка и протчая...

Стрекозел сделал круг над взбудораженными геологами и пошел на снижение. Ага,  сейчас сядет. Вон туда,  на морену. Место хорошее,  ровное. Геологи бросили обнажение,  затрусили к морене. Но... стрекозел полетел себе дальше и скрылся за поворотом долины.

- Черти что! - ругнулся Кирилл,  возвращаясь к обнажению. И только исследователи отбили по второму куску,  снова загудело. Пухов заерзал, задвигал лохматыми бровями,  зажамкал челюстью,  закрутил головой, - начал проявлять явные признаки беспокойства.

- Сел!  За мореной! Идем!

Побежали. Понеслись. Проскочили прекрасные коренные выходы серпентинитов и живописнейшее озеро, которым собирались полюбоваться на обратном пути. Взмокли,  задыхаются. Выскочили на холм - пусто.

- Гм! - удивился Пухов. - Я же видел - он сел за этой мореной. Куда же он делся? Черт! К обнажению вернемся, что ли? Уж больно интересно. Хотя... далеко убежали.

Раздираемые противоречиями,  геологи не спеша поплелись на базу. Может быть вертолет дал знак, чтобы они возвращались, он их будет ждать? Черт бы его побрал,  все планы перепутал.

Вдруг снова загудело. Пухов вздрогнул.

- Где-то близко! Давай быстрее.

Побежали. Понеслись. Гул усилился, затем стал затихать, удаляясь. Геологи опять сменили аллюр на тихий ход. В большом пуховском животе селезенка перестала ёкать. Вскоре показалась база. Винтолет тихо сидел с опущенными лопастями. Виноватый такой. Нашкодил, поросенок, понимает.

Пухов радостно взмахнул рукой и рванул к вертолету. Уж теперь-то его точно увидят, подождут, увезут,  не придется ему тридцать километров топать.

И вдруг...  лопасти  завертелись. Сначала медленно,  плавно (геологи перешли с галопа на рысь), потом быстрее (бегуны сменили рысь на быструю ходьбу ), еще быстрее (Пухов и Доценко пошли обычным шагом), и вот уже лопасти слились в один сплошной круг,  стрекозел чихнул,  подпрыгнул и,  насупившись,  как молодой бычок,  задрав хвост кверху,  стремительно понесся вдоль долины, набирая высоту. Привет,  ребята, пишите письма! Пухов закурил.

Маршрут был сорван,  спешить было некуда. Денис предложил Кириллу присесть на лужайке, съесть консервированную курицу и компот "Вишня". Сели,  поели, дальше пошли. На базе выяснилось странное поведение вертолета. Выполняя сложные воздушно-десантные    маневры, он просто-напросто летал за аммонитом, который лежал примерно посредине между базой и злополучным обнажением.

Руководил полетом старший техник-геолог Митя Федин - маленький скромный очкарик с покатыми плечами,  круглым безволособабьим лицом,  но с колоссальным "мужским достоинством" (в бане Федин поражал всех. "Ого,  вот это бурснаряд!  - восхищались мужики. - В корень Митя пошел!"). Это обстоятельство плюс проявляющиеся временами крутость нрава и ехидный юмор вызывали уважение подчиненных ему рабочих.

Весной шестьдесят седьмого горнопроходческие работы у Федина были налажены, Денис полностью ему доверял, поэтому со сп­окойной душой покинул базу. Он отправился по продолжению ртутоносных структур на северо-западный фланг Матачингайского рудно­го района, в бассейн ручья Ахтах, где, судя по богатым шлиховым потокам рассеяния киновари, ожидалось открытие новых рудопроявлений ртути.

Первый вертолетный рейс на Ахтах был сделан, когда долина ручья еще была покрыта снегом и пересечена вдоль и поперек медвежьими следами. Пилот почесал затылок.

- Н-да,  весело вам тут придется, - произнес он и улетел.

Место, где были выброшены грузы, для стоянки оказалось непригодным. Денис и пять его полевых товарищей,  проваливаясь по пояс в талый снег, перетащили весь груз примерно на километр выше по долине и приступили к сооружению каркаса. Солнце смеялось, журчали ручьи,  ныли конечности и спины. Поисковики поставили жилую палатку,  совмещенную с кухней,  убедились - тесно, противно, надо ставить еще одну палатку-под кухню, но второй палатки нет.

- На базе лежит тяжеленная брезентовая палатка. Можно сходить, принести. Как вы на это смотрите? - спросил Денис у своих ребят.

- Пойдем! Принесем!  - бодро шумнули ребята,  еще не представляя, что их ждет.

-Это далеко и очень трудно, - предупредил Денис.

- Да ну! Да ничего! Допрем!

На базу дошли за день, ночь поспали-отдохнули,  утром отправились в обратный путь. Вначале неподъемную палатку пытались тащить вчетвером,  но это оказалось чертовски неудобно – тюк цеплялся за кочки, камни и кусты, падал на тундру, увлекая несущих.  Вдвоем - то же самое,  только еще тяжелее. И,  наконец, пришли к единственно правильному решению - нести по одному,  на переменки. Несущий,  согнувшись в три погибели,  семенил на подгибающихся ножках, тащил палатку на горбу, а двое по бокам страховали, придерживали ее. Уставшего сменял свежий "конь",  процесс шел непрерывно. Километров десять двигались по относительно ровной поверхности. Это была сквозная долина меридионального направления,  соединяющая верховья рек Матачингай-Татлюан. На перевале несуны отдохнули.

- Мы находимся в примечательном географическом месте, - сообщил Денис своим товарищам. - Где-то здесь располагается точка пересечения сто восьмидесятого меридиана и Полярного круга, границы двух полушарий Земли и Арктической границы. Сейчас мы с вами повернем налево, пойдем прямо по Полярному кругу и перешагнем из западного полушария в восточное! Торжественный момент!

Это сообщение парней удивило, но не обрадовало, потому что начался крутой подъем и брезентовый центнерный тюк стал намного тяжелее, а работа - мучительней. За одним водоразделом следовал другой,  за другим - третий,  подъемы и спуски чередовались. Шли целые сутки,  смертельно устали,  но палатку,  черт бы ее подрал,  заразу,  все-таки донесли!

Но зато потом жили комфортабельно,  богато. Большая прочная кухня    с печкой, столом и лавками - все, как в лучших домах Лондона и Парижа. А посредине зала - опорный столб,  на столбе - ящики с живыми цветами-незабудками, пересаженными вместе с дерном. Голубые незабудки цвели и благоухали все лето. Красота, кто понимает! Входят бородачи в палатку, тыкаются носами в цве­точки, крякают и садятся за стол - умилительная картинка!

Во время строительства кухонного каркаса близко к лагерю подошел бурый медведь. Он что-то вынюхивал на старой стоянке.

- Медведь!  - выдохнул рабочий Петр Киркин,  схватил топор и ринулся в атаку.

- Ты куда, дура? - удивился его друг Толик Петраков, поднял дрын и кинулся вдогонку.

- Вы что,  ребята, опупели?

Задав вопрос в пустоту, геолог Гена Тулупов рванул в жилую палатку, выскочил оттуда с карабином и побежал за Петраковым.

- Гы-ы-ы, - усмехнулся кашевар Юрка Брындин, взмахнул алюминиевым черпаком и понесся вслед за Генкой.

Медведь не стал ждать, когда его замочут на месте, повернулся к атакующим задом да как рванет на гору, только пятки засверкали. Минута - и он скрылся за горизонтом.

- Ай-ай-ай! Такой большой, а как быстро бегает! - обалдело произнес промывальщик Гулам, оставшийся у палаток.

Преследователи дикого медведя вернулись в лагерь, галдя и размахивая руками. Они живо обсуждали случившееся, никто не мог понять,  что они проявили - храбрость или глупость? Как могло такое случиться?

Наблюдая всю эту суматоху со стороны, Денис веселился - вот что значит новички в тундре. На медведя! С топором! У него-то у самого в случае чего разговор с медведем будет коротким. У него есть револьвер системы "наган" выпуска 1938 года. Оружие в обязательном порядке выдано спецчастью экспедиции для отпугивания диких зверей и самообороны! Денис таскал "пушку" в заднем кармане рюкзака, он постоянно ощущал ее приятную, успокаивающую тяжесть, гарантирующую безопасное существование.

Такое ощущение было до тех пор, пока Денис ни решился на испытание нагана. Внутренний голос постоянно ему твердил - стрельни да стрельни. Озорной бесенок,  сидящий внутри, не давал геологу покоя. Соблазн был велик, а патронов мало, всего десять. Останавливало и то, что гильзы надо было собирать и по возвращении в экспедицию сдавать в оружейную часть с составлением акта на каждый использованный патрон, с объяснением, почему стреляно. Но вот однажды Денис все-таки не выдержал. Во время обеденного перерыва, когда он сидел на кочке и пил чай, к нему подошла любопытная куропатка. Крупная такая, жирная дичь.

"Вкусный супчик получится", - облизнулся Денис и осторожно, чтобы не спугнуть доверчивую птичку, потянулся к рюкзаку, вытащил из кармана кобуру, из кобуры - револьвер системы "наган", вытянул руку, прицелился - трах! Мимо! А расстояние до цели метра три, не больше. Куропатка удивленно вытянула шею, вопросительно посмотрела на геолога и переступила с лапки на лапку. Денис изумился - как же так? В чем дело? Надо попробовать еще

раз. Снова тщательно прицелившись,  стрельнул. И опять промазал! "Тьфу на тебя! Дурак какой-то!" - обиделась куропатка, повернулась к "охотнику" задом, подняла хвосту презрительно цвиркнула и улетела, оставив желто-коричневую лужицу.

Беспредельно огорченный Денис положил револьвер в рюкзак, поднялся и пошел дальше по маршруту. Вернувшись в лагерь, он поставил на бугор ящик из-под галет, отошел на десять метров, взял наган, прицелился, выстрелил...

- Та-ак... Все предельно ясно, - произнес он, осмотрев мишень. - С такой пукалкой можно и подзалететь. И звук слабый - никакого зверя не отпугнешь, и пуля летит неизвестно куда - какая уж тут самооборона?

Сделав такой вывод, Денис почистил "пукалку", положил ее во вьючный ящик, на ящик повесил амбарный замок и не открывал его до конца сезона. Место нагана в рюкзаке заняла ракетница - гораздо более надежная отпугивающая вещь.

Поиски коренных источников россыпной киновари велись лотком, молотком и ломом с отбором шлиховых, штуфных и бороздовых проб. На левобережье верхнего течения ручья Ахтах, где однажды в маршруте Денис впервые встретил знаменитый альпийский цветок, появилось рудопроявление ртути Эдельвейс. В средней части долины было открыто рудопроявление Медвежье - как раз через него пробежал и оставил кучу напуганный Киркиным медведь. На правобережье нижнего течения ручья возникло рудопроявление Незабудка - здесь росло много этих изумительных цветов, целые поляны, голубые ковры.

Поиск   проводились успешно, несмотря на ничем не объяснимые козни Мити Федина, снабженца. В самом начале сезона он попытался сорвать поисковые маршруты на Ахтахе. Каким образом? Очень просто - он не отправил заказанные ему болотные сапоги. Разутым остался геолог, а у начальника отряда старые сапоги прохудились и стали пропускать воду. Двое основных исполнителей-поисковиков не могли отойти от палаток далее десяти метров. А что найдешь в таком радиусе кроме пустых консервных банок? Это первое Митькино вредительство. Далее. Федин решил, что горные работы на Ахтахе проводить не следует и забросил аммонит черти куда, далеко за пределы района работ. Пришлось Денису вызывать вертолет, искать в тундре взрывчатку и перевозить ее - четыре рейса сделали! Намаявшись на погрузке-разгрузке, потеряв и время и деньги, приступили, наконец, к проходке канав /первые горные выработки были пройдены на рудопроявлении Эдельвейс/.

-  Х, так! - произнес Митя и задумался - чем бы еще досадить? И придумал. Под видом отца-благодетеля он привез на Ахтах уголь, но разгрузил его на участке, где       уже канавы были пройдены.

Денис в этот день находился именно на Эдельвейсе,  у подножья сопки и видел, как вертолет сел возле палаток, наученный соленым опытом шестьдесят третьего и шестьдесят шестого года,  он твердо решил на сей раз за вертолетом не бегать, потому что более глупого занятия придумать невозможно. Долго стояла тишина. Что он там делает? И кого привез? Наконец,  загудело. Вертолет летит вверх по долине прямо к Денису и  садится рядом с ним,  только на вершине.   "Спокойно,   спокойно,  не бегай", говорит себе Денис и не спеша поднимается в гору. Близ гребня водораздела нервишки у него все-таки не выдерживают,  он начинает ускорять шаг,  скользить на крутом склоне,   задыхаться.  Стрекозел сперва молчал, потом затарахтел. Денис еще поддал.  Сердчишко у него бешено колотится,  аж гудит,  в глотке печет,  в ногах слабость и дрожь. Скоро, скоро перевал. Осталось совсем немного. Ну! Еще рывок! Еще несколько шагов! Давай!

Перегиб склона,  водораздел. Денис выныривает,  выползает на площадку,  видит,  наконец,  этого черта,  бежит к нему,  орет, машет молотком - стой,  стой,  вот он я,  тута! И в этот самый момент вертолет медленно отрывается от земли,  на некоторое время зависает,  потом вдруг задирает хвост и кидается вниз,  в долину. Миг - и он превращается в большого шумного жука, уходящего к горизонту.

Денис остался в дураках.  Мокрый,  злой, геолог завыл,  затопал ногами,  треснул об землю молотком. Для чего он сюда прилетал? Гад,  паскуда,  стрекозел вонючий! Оказывается,  уголь привез, который здесь совсем не нужен! Кучка угля,  затаренного в мешки, сиротливо лежала на площадке. Денис подошел,  пнул мешок сапогом, присел,  отдышался,  успокоился и поплелся назад,  в долину.   "Опять попался,  идиот!" - думал он сокрушенно.

Подходя к ресторану "Ам-ам" Ахтахского непотребсоюза, Денис повеселел - его ждал хороший ужин. Хороший в смысле большой, объемный.  Вкусовые качества особой роли не играли - работяги мели все подряд. Доброй приправой к консервированной пище служили сочные перья зеленого лука,  в изобилии произраставшего по берегам ручьев. Впрочем,  однажды едоки взбунтовались. В связи с тем,  что лето выдалось аномально теплым и дождливым, грибов в тундре выросло видимо-невидимо,  просто грешно было бы не включить их в ресторанное меню. На кухне дежурили по очереди. Первому выпала честь изготовить грибное блюдо азияту Гуламу. Он сварил грибной суп.  Мужики дружно сели  за стол,  улыбаясь и потирая руки в предвкушении вкуснятины необыкновенной. Налили, попробовали, замерли. Молчание. Недоумение.

- Ммм, - промычал Толик.

- Кха! - сказал Гена.

- Что за херня? - более определенно выразился Киркин и бросил ложку.

Крепкие, хрустящие на зубах грибы не имели ни запаха, ни вкуса. Они были несъедобны.

- Ничего! - пропищал будущий дежурный Юрка Брындин, - завтра я их поджарю, будут во!

На следующий день грибы были извлечены из супа и помещены на сковородку, где шкворчали не менее часа, нежно обхаживаемые Юркой, затем с шиком были поданы на стол.

- Прошу! - поклонился кухонный чародей, шеф-повар Брындин. Вооружившись вилками, станичники закинули в рот по куску и стали жевать, Невероятно! Грибы сохранили свои упругие свойства и были по-прежнему несъедобны.

- С такой жратвы и лома не поднимешь, - пробурчал Петро и вспорол банку тушенки.

 Грибные блюда были окончательно исключены из ресторанного меню.

Очень плохо шел и горох. У Дениса в подотчете был целый мешок этого продукта, он никак не мог его скормить вот уже третий год! Не едят горох полевики, хоть ты тресни! Говорят, каменный какой-то, не разгрызешь. Так и пришлось расписать его не съеденным и оставить в Ахтахской долине на радость медведям и евражкам. Уж братья меньшие угрызут, это точно.

 

Объекты для горных работ на Ахтахском участке были определены уже к средине лета. Поисковым исхаживанием водоразделов Денис выявил линейные зоны окварцевания и каолинизации с вкрапленностью киновари. ВМ /взрывчатые материалы/ имелись, но начинать проходку канав было нельзя - в отраде не было горного мастера, его должны были прислать из Нырвакинота. Экспедиционное начальство, требуя от руководителей полевых подразделений безусловного выполнения плана само не могло. Однако Доценко знал, что осенью спрос за невыполнение проектных работ будет жестоким, без учета объективных, независимых от него причин. Время шло, горный мастер не появлялся, Ледовитый океан попыхивая морозным холодком.

Однажды утречком в палатке Толик Петраков, сложив трубкой губы, выдохнул:

- Ого, пар!

- Это хорошо. Пар костей не ломит - отозвался Гена Тулупов.

- Так-то оно так, - подал голос и Денис, - но что будем делать с канавами?

- Начнем! Хрен с ним, с горным мастером, обойдемся без него. Мы и сами с усами, - провозгласил Гена. - Лето на исходе, сколько можно ждать?

- Ну что ж, рискнем! - принял решение Доценко.

- Ура-а! - завопили ребята и повыскакивали из кукулей. - За ломы, товарищи, вперед! Даешь Кровь Дракона!

Сказано - сделано. На Эдельвейсе загремели взрывы. И как назло в это самое время прилетел нежданный вертолет. Сверху подпольные канавы были отчетливо видны. Денис проводил маршрут на противоположном склоне долины. Наблюдая за вертушкой, он молил Бога, чтобы в данный момент не было отпалки, чтобы проходчики спрятались, замерли, залегли. Он предполагал, что в вертолете может быть начальство, об этом утром его предупредил по рации Митя Федин.

Вертолет приземлился возле палаток, но там никого не было, так что гости не задержались. Следы их посещения Денис увидел вечером на столе. Здесь лежала "указивка" следующего содержания: "Проходка канав без горного мастера категорически запрещается". И подписи - нач. эксп. Кандырин, глав. инж. Гульфрид.

"Ага, все-таки усекли. Что ж теперь делать? Бросать канавы или продолжать? Бить или не бить?" - мучительно, по-гамлетовски, раздумывал Денис.

Конец его производственным терзаниям положил прибывший через несколько дней долгожданный горный мастер Лев Перепелицын. Доценко был рад вдвойне - во-первых, БВР (буровзрывные работы) теперь будут проводиться законно, в полном соответствии с ЕПБ /едиными правилами безопасности/, а во-вторых, прилетел земляк, человек с Дону!

 

Лев Перепелицин.

 

Это была личность необыкновенная. Ее появление в экспедиции вызвало бурю эмоций. Дело в том, что предварительно из СВГУ /Северо-Восточного геологического Управления, город Магадан/ Кандырину была направлена радиограмма, в которой сообщалось: "Согласно вашей заявки к вам на постоянную работу направляется молодой специалист".

- Очень хорошо! - обрадовался папа Ка, потирая ручки. - Молодые нам нужны позарез, вон сколько вакансий техников-геологов.

И вот этот геолог в Нырвакиноте. Зашел в отдел кадров ВЧГЭ И четко, по военному, широко улыбаясь, доложил:

- Молодой специалист Лев Перепелицин в ваше распоряжение прибыл!

-Ах!  - И кадрисса потеряла сознание. На грохот упавшего тела сбежались соседки-бухгалтера,  загалдели,  запричитали,  подняли, посадили. Появился экономист Толя Куркин с круглыми,  испуганными глазами.

- Марьванна,  что с вами? Дайте ей воды!

- Воды! Воды!

Нашли воду, дали. Отошла.

- Что случилось?

- Вот он...он...,  - пролепетала Марьванна, указывая дрожащим пальчиком куда-то в угол.

- Где? Что?

- Вон...стоит...

- Где? Что стоит?

- Молодой...специалист...

- Кто? Это?

У Толи Куркина и без того выпуклые глаза вообще вылезли на лоб, а ротовое отверстие так и  замерло,  округленно окаменело на звуке "О". Немая сцена. Тишина.

- Лев Перепелицин! Молодой специалист! - нарушил безмолвие живой веселый голосок стоящего в углу маленького сморщенного человечка - старичка.

- Нну,  зава-а-ал!  - ахнул   Толя и  скрылся,  понес новость по кабинетам.

Окончательно пришедшая в себя Марьванна с интересом просматривала документы Перепелицина - диплом (окончил Ростовский университет),  трудовую книжку с бесчисленными записями,  паспорт,

- Значит,  вам...

- Да, мне пятьдесят семь. Но ВУЗ я закончил только в этом году поэтому и...

- Понятно. Зайдите к начальнику экспедиции,  я ему позвоню, предупрежу.

В приемной начальника Лев, обаятельно улыбаясь, подошел к секретарше Вале.

- Бонжур, мадам! Вашу ручку! - И, не дожидаясь классического дамского жеста, смело взял белую пышную руку Валентины и нежно ее поцеловал. Секретарша таращилась на него, ничего не понимая .

- К шефу можно? Меня отправили к нему из отдела кадров. Я, видите ли, молодой специалист.

- Да? Очень интересно.  Сейчас я у него спрошу. Валентин Витальевич,  тут к вам...

- Знаю. Пусть заходит.

Перепелицын робко вошел в кабинет начальника,  смущенно улыбнулся и,  потупив взор, остановился у порога. Кандырин вылупил­ся на него, как на верблюда, долго,  внимательно,  не веря своим глазам, рассматривал молодого специалиста, молчал и багровел, багровел,  наливаясь дурной кровью.

- Можете идти, - смог,  наконец произнести он и дернуя на себя трубку телефона.

- Валентина Ивановна,  срочно соедините меня с Управлением. Отдел кадров. Субботина.

Грузно поднявшись из-за стола, папа Ка нервно заходил по кабинету,  что было для него совсем не характерно,  рассеянно посмотрел в окно, произнес "м-да" и снова уселся в кресло.

Звонок. Междугородний. Кандырин хватает трубку. - Василь Васильевич,  ну что же вы это с нами делаете? - плаксивым бабьим голосом заныл он. - Мы просили у вас молодого специалиста, а вы что прислали?

- Ха-ха. Что просили, то и прислали.

- Да ведь он старик!

- Ну и что? Это даже лучше. Вам, можно сказать, повезло. Старый - значит опытный. Кгм!

- Василь Васильевич, это с вашей стороны форменное издевательство!  Заберите его обратно,  не нужен он нам такой. Пенсию полу­чит - и смоется.

- Назад не берем! - отрезал Субботин и бросил трубку.

Взбешенный папа Ка грохнул по столу кулаком. Влетела Валентина.

- Гульфрида ко мне!

Вошел озабоченный Гульфик.

- Самуил Абрамович,  вы знаете,  что Доценко проходит канавы без горного мастера?

- Так! - печально согласился главный инженер. - Мы его накажем. Строгий выговор.

- Да я не об этом! К нам прибыл молодой специалист,  тьфу, ччерт, старый, преклонного возраста специалист. Познакомьтесь с ним, посмотрите, имеет ли он право производства буровзрывных работ. Если да,  срочно отправляйте его к Доценко.

- Хорошо, сейчас я этим займусь.

Пока одураченное Управлением экспедиционное начальство разбиралось с документами "молодого специалиста", оформители, побросав чертежные перья,  ухахатывались. Толя Куркин привел к ним Льва Перепелицина и дамы проводили перекрестный допрос с пристрастием. Старый геолог держался молодцом, отвечал остроумно и женщинам понравился, хотя, по их определению,  никакой он не лев, а мелкий кот. Здесь и выяснилось,  что Перепелицын побывал на всех геологических должностях, умеет все и много раз женился.

Вечером в общежитии Лёва малость выпил и запел под гитару удивительную,  романтическую песню,  зовущую в неизведанные, таинственные края: "В далеком Сингапури-пури-пури". Это была его коронная,  персональная песня,  привезенная им как музыкальный привет с донских берегов.

Горный мастер Перепелицин прекрасно вписался в полевой коллектив. А когда однажды под настроение он взял гитару и спел: "В далеком Сингапури-пури-пури",  то окончательно покорил суровые сердца вольных казаков Ахтахской станицы. И еще успешнее стал биться отряд острым ломом,  крепким молотом и гремучим тротилом со сказочным китайским Драконом,  выпуская из него Кровь-красную киноварь.

Теперь Денис мог спокойно ходить в свои поисковые маршруты,  обобщать наблюдения, писать геологический дневник. Никаких других рудных минералов,  кроме киновари,  он не находил. Из нерудных минералов наибольший интерес представляли гранаты,  распространенные по правым притокам ручья Ахтах. Гранатов бурого цвета в аллювии было много,  размер кристаллов достигал шести миллиметров. Происхождение их было неясным,  ручьи размывали слоистые туфы кислого состава. Гранаты в туфах? Каким образом? А может быть,  они сидят в субвулканической интрузии пластового типа? Так до конца сезона Денис с этим вопросом и не разобрался.

Постоянно проживая на Ахтахе, Доценко не забывал и Матачингайский участок. Он периодически навещал Митю Федина,  проверял документацию горных выработок,  задавал новые канавы и траншеи. Поскольку ходить приходилось много раз одним и тем же путем, местность Денису наскучила. Чтобы шагать веселее, Денис ритмично напевал.  Так родилась новая маршевая мелодия, а затем и песня "Маршруты",  в которой правдиво,  без романтических прикрас отражены особенности работы чукотского геолога-съемщика.

Взвалив на горб чудовищный рюкзак,

Десяток торб и с керосином бак,

Улыбкой бодрой изукрась свой рот

И с песнею - вперед!

Эгей,  эгей,  эге-ге-те-те-гей!  Маршруты,

Структуры в крест пересекай. Маршруты,

Все измененья засекай. Маршруты,

На точках долго не сиди,  не хочешь,  а иди,

Иди-иди-иди-иди, иди в маршруты!

Чукотские пейзажи уже мало трогали Дениса. Если в первые годы молодой геолог снимал до десяти пленок за сезон,  то теперь совершенно охладел к фотоаппарату. Наблюдения над природой сводились к коротким лирическим зарисовкам. "Чукотка - это ясность, честность и простота, - писал он в дневнике. - Такой делает ее полнейшая обнаженность, отсутствие древесной растительности, закрывающей перспективу. Отовсюду видно все до самого горизонта. И еще - никаких гадов и паразитов,  которые так портят южные края. Единственный враг всего живого - северный ветер. Это единственное неудобство,  с которым приходится считаться. В тундре никаких излишеств нет - только голая земля, хмурое небо и ветер. А в безветренный день Чукотка - Океан Тишины. Замрешь, прислушаешься - ни звука. Ощущается лишь гул работы собственного организма. А вокруг - мертвая тишина. Абсолютно тихо, как в Космосе. И кажется, что на всей планете ты один,  что все люди куда-то улетели, позабыв тебя".

В один из мрачных осенних дней Денис,  соскучившись по жене, попросил по рации передать ей привет.

- Оли в поселке нет, - ответила радистка, она улетела в Магадан. Это сообщение привело геолога в полное замешательство.

- Зачем? Зачем она туда полетела?

- За Витаминами.

"На девятом месяце - за тысячу километров - в Магадан - за витаминами! Да она что,  с ума сошла?" Денис долго молчал, тупо уставясь на рацию. "Вот так отчебучила жонка!"

- Галя! Когда Оля вернется из Магадана, пусть мне сообщит.

- Ладно, передам. Конец связи.

Наступил сентябрь,  вершины гор покрылись снежным серебром. Денис собрался выходить в Нырвакинот. Подводя теоретическую основу под практические действия,  он рассуждал так: "Скоро я нарисуюся в поселке. Папа Ка страшно удивится и обидится – как же так,  товарищ Доценко, - скажет он,  - вы бросили партию на произвол судьбы? На что я отвечу:  партию я не бросил. Ведь она у меня состоит из трех отрядов - Ахтахского, Матачингайского и Нырвакинотского. Я должен находиться там, где всего нужнее,  не так ли? Сейчас мне необходимо быть в Нырвакинотском семейном отряде,  состоящем из беременной жены и внутриутробного ребенка, который вот-вот появится на свет. К тому же в первых двух отрядах у меня есть заместители,  а в Нырвакинотском заместителей нет и быть не может. А с точки зрения ГКЗ и вообще нет никаких сомнений относительно того, где должен находиться тыщ Доценко. Ясно, как день - там, где имеется реальная возможность прироста запасов,  то есть,  в Нырвакинотском семейном отряде. Так-то, уважаемый папуля,  не шуми".

Порассуждав таким образом, Денис отправился домой. Путь знакомый:  Ахтах -Матачингай- трасса- Нырвакинот. С высокогорной базы Матачингайскои партии он,  несмотря на протесты и уговоры Мити Федина,  вопреки правил ТБ,  ушел в пургу.  Сильный северный ветер весело и  зло толкал геолога в спину, подгонял, содействовал движению,  бешеные снежинки охлаждали разгоряченное лицо.

Денис стремительно спускался вниз по валунисто-каменистой долине сквозь узкие скалистые каньоны, хрустя тонким льдом и вздымая брызги ледяной водицы. Он шел налегке, даже без молотка, под бодрые ритмы своих "Маршрутов".

А ну, дружок, шагни еще разок,

Взойди скорей на этот бугорок.

За ним ступай на самый горизонт,

Шагай, как мастодонт!

Над вершиной Большого Матачингая метались тяжелые серые тучи, засыпая камни снегом. В долине реки было яснее, ветер по мере спуска затихал, видимость улучшалась. Однако на перевале в нырвакинотскую долину Дениса снова пронзили холодные воздушные струи, сбивающие с ног. Но трасса уже видна, а там - попутные машины.

Пора, пора заканчивать маршрут.

Ура, ура! Нас жены дома ждут.

 Прости-прощай, резина сапога,

Возрадуйся, нога!

Эгей,  эгей,  эге-ге-ге-ге-гей! Маршруты,

На целый год к чертям катись.

Маршруты, красивой картой обратись.

Маршруты в воспоминаниях легки,

Как песня коротки, как песня коротки маршруты. Эгей!

Трасса Иультин-Нырвакинот. Стоп, машина! Поехали. Геологов всегда берут. И вот Денис Доценко дома,  сорок километров позади. Геолог-полевик возвратился, как Одиссей, пространством и временем полный,  бородатый,  заиндевелый, пахнущий снежной свежестью и здоровым соленым потом. Чувствуя свою правоту, он смело нарушил три производственных правила: I - покинул базу, не спросив разрешения начальства, 2 - ушел один,  без сопровождения и 3- ушел в пургу при плохой видимости. Но зато как же во время он это сделал! Уже утром следующего дня он отвел жену в роддом, а вечером она родила сына! Просто удивительно, как четко все получилось, как по расписанию! Для Дениса это был момент наивысшего счастья. Он загулял. Друзья-геологи,  тоже возвратившиеся с поля,  с превеликим удовольствием поддержали обалдевшего от радости папашку и все дни,  пока мать и сын отлеживались в больнице, они гудели напропалую.

Через месяц бритый, чистый, подтянутый начальник Матачингайской поисково-разведочной партии Денис Доценко докладывал на техсовете экспедиции о результатах полевых работ. Кандырин был доволен. Он вспомнил свое посещение базы Ахтахского отряда:

- Дениса Ивановича я не застал,  но в его палатке на столе лежал геологический дневник,  я его прочитал и мне стало ясно, что сделано отрядом, каковы результаты работ. Так все должны поступать. А то некоторые начальники отрядов сочиняет геологические дневники после полевого сезона, перед защитой, наспех, формально - кому они нужны,  такие дневники?

А в конце выступления объективный пап Ка сказал:

- Поисковые материалы Матачингайской партии хорошие, документация канав не очень, к тому же были нарушения трудовой дисциплины и техники безопасности, поэтому полевые материалы в целом можно оценить только на удовлетворительно.

- Тройка, четверка - какая разница? Один хрен премии никому не будет, - успокаивал расстроенного друга Женя Виноградов.

На обмывке защиты быстро захмелевший Серега Любомиров,  заядлый региональщик-стратиграфист, обняв Дениса, толковал:

- Ты молодец, Дэн,  ты близок к руде, к полезным ископаемым, а я до сих пор только свитами и  занимаюсь. Но все, хватит! В этом году, ты знаешь, я тоже киноварь нашел, хороший шлиховой ореол. К черту свиты-миты, переключаюсь на руду!

Стратиграфия - мура, ртуть меня пленила,

Рудам я ору - ура! В них вся наша сила!

Это ж ты про меня сочинил?

- Про тебя, конечно. Выпьем за руду! Выпили.

- А вот Гаврила Иконников... а где он? Здесь? Нету? Гаврила не понимает. Он не любит руду. Как вы про него пели?

- Наш Гаврила предан свитам,  с ним, они как-будто слиты, Но черед теперь настал бросить силы на металл!

- Во-во! Правильно! На металл! Люди гибнут за металл! Но не мы. Мы не гибнем, мы, геологи - наоборот!

- Выпьем за наоборот!

Выпили. Становилось все шумней. Два полевых друга - Митя Федин и Лев Перепелицин, обнявшись,  запели: "В далеком Сингапури-пури-пури".

Для проведения камеральных работ горные мастера не требовались. Сразу после защиты полевых материалов Перепелицин был переведен в разведочную партию, а Федин пошел на повышение, попал в АУП - его назначили инженером по технике безопасности.

Митя заимел собственный стол и кучу скучнейших книжек, плакатов, инструкций.

- Так тебе и надо, - сказал ему Денис.

Федин съездил в Магадан,  сдал экзамены по ТБ,  ЕПБ при БВР и прочим Б, получил удостоверение и заважничал. - Теперь я вас всех буду драть! - пообещал он.

Денис ходил на работу полусонный, крикливый сын не давал ему спать.  Маленьких детей в геологической среде называли "короедами". До года в промежутках между сном короед уросит, зводится, гундит, куксится, канючит,  репетует, бунит. Короче говоря,  вопит, кричит и орет на все лады и рулады. Одним словом, плачет, требует внимания и заботы. И его надо ублажать. Тяжелое, утомительное занятие, особенно по ночам. Но Денис терпел. Терпел и любовался своим горластым,  быстро растущим отпрыском, фотографировал его в самых разных позах и ситуациях, создавал непрерывную фотохронику.

Помимо увлечения геологией,  сыном и женой, у Дениса хватало времени и сил на народный театр. К празднику Октябрьской революции была отрепетирована и поставлена пьеса о белоэмигрантах (режиссер Герман Птенцов). В ней Денис сыграл роль крепко подвыпившего саратовского купца первой гильдии, болтающегося по пароходу с бутылкой в руке.

- Пей, вица! - орал он. - А то на голову вылью!

Это была нетрудная роль.

День седьмого ноября в экспедиции отмечали единогласно. После демонстрации (начальники отрядов должны были на нее ходить в обязательном порядке) Денис и Оля традиционно отправились к Виноградовым, где их ждал накрытый стол и обаятельная хозяйка-именинница. Марусе крупно повезло - она родилась в этот великий день, так что праздник у нее, мужа и их друзей был двойным. Денис заранее на листе ватмана написал плакат: "Да здравствуют Революция и Маруся!" Он принес этот лозунг к Виноградовым и повесил его на книжный стеллаж. Для поздравительной же открытки  "С днем рождения" он сочинил шаловливые стишки,  в которых были такие строчки:  " Если бы ни Оля, если бы ни Женька, мы б с тобой Маруся, у-тю-тю маленько". Когда он это прочитал, Маруся зарделась, как девочка,  зашлась хохотом, замахала руками,  затопала ножками, пыталась что-то сказать, но никак не могла. А муж-Женька,  отсмеявшись,  вытирая слезы,  произнес: - У-у,  змей!  Я тебе дам "у-тю-тю!"

- Мы тебе дадим "у-тю-тю", - поддержала его Оля. - Ишь чего захотел!  Мало тебе жены?

- А-а-а!  - вдруг истошно заорал короед. - А-а-а!

Оля сорвалась из-за стола, побежала в соседнюю комнату, начала сынульку тетёшкать, грудью кормить. Короед  зачмокал,  засопел,  затих,  заснул. Праздник продолжался.

В декабре, накануне дня рождения Чобры, Денис принес ему в качестве подарка неликвид - подмоченный полевой сахар-рафинад, десять пачек. Однако дома у Кузьмы (такая у него была теперь кличка) никого не оказалось, пришлось Денису оставить пакет под дверью в коридоре. Сверху он положил этикетку с надписью:

Подарок необычный, как хочешь,  так суди,

Но с меркою обычной к нему не подходи.

Был сахар долго в поле,  проветрился и вот,

Счатлив своею долей, попал в твой нежный рот.

Медведь его обнюхал,  евражка обмочил,

Теперь,  мой друг-кирюха,  его ты получил.

 Брезгливая чистюля Валерия прочитала стихи и решительно заявила,  указывая пальчиком на продукт:

- Лично я это есть не буду!

- Не хочешь - не надо, - спокойно ответил Кузьма и отнес полевой сахарок на работу,  в экспедицию. Там он пошел за милую душу,  на всю зиму хватило.

Полевой период, формально (по смете) начинающийся первого апреля (в день дурака и близкого к нему дня геолога),  завершался обычно в декабре вечером полевиков. К этому времени все партии и отряды защищают полевые материалы, получают оценки,  сдают материальный подотчет, производят списание пришедшего в негодность оборудования и снаряжения.  Становятся известными победители соцсоревнования и ударники комтруда. Короче, итоги полностью подбиваются и геологи прочно,  надолго усаживаются за камеральные столы.

Так было и на сей раз. Группа активистов во главе с Денисом Доценко и Женей Виноградовым подготовила концерт, назначила день Икс,  собрала деньги, договорилась со столовой-рестораном и раздала пригласительные билеты:

Друзья!  Мы приглашаем вас на радостную встречу.

 Пришла пора - и вновь у нас традиционный вечер,

Поднимем искристый бокал за тех, кто смел и весел,

Передний край не променял на тыл глубоких кресел.

За тех,  кто слушал вьюги вой,  бродил по тундре, горам

И для кого как дом родной чукотские просторы.

Героями сезона-67 стали Алексей Воронов и Саня Крюканов. Они открыли новый оловоносный узел, да где - прямо напротив Нырвакинота, через бухту на той стороне! Под носом у экспедиции! Причем оруденение перспективное,  в Приморье есть аналоги - крупные месторождения силикатной формации кварц-турмалинового и кварц-хлоритового типа. Открытие произвело фурор,  появились новые радужные надежды. На вечере полевиков экспедиционный вокально-инструментальный ансамбль пел-наяривал: Море синее шумело, вместе с ним шумело дело, Найден был касситерит - наш всеобщий фаворит. Два оловорудных месторождения - Эрутта и Амгень! По сравнению с ними рудопроявления ртути,  выявленные Денисом Доценко,  смотрелись как скромные полевые цветы рядом с розой и тюльпаном. Но,  тем не менее

Эдельвейс и Незабудка тоже вроде бы не шутка,

Проявление руды и достойны награды! - заявил первооткрыватель.

В первый день нового 1968 года в барак из дикого камня, в "пещеру" Доценко заглянул хмельной Женя Виноградов. В руке он держал свою верную подругу - гитару семиструнную.

- Моя жена-баба-хозяйка меня отпустила погулять! - заявил он.

-Оля, бери с нее пример, отпусти Дениса. Мы с ним поздравим папу Ка.

- Ну и хитрюшка же ты, Евгений Макарович, знаешь кого поздравлять! - засмеялась Оля. - Ладно, идите, только долго не засиживайтесь.

- А что там долго делать? Всучим открытку с новогодними стихами - и домой, - неосторожно пообещал Денис.

- А что за стихи? - удивился Женя.

- Да вот слушай:

Новый год - веселый праздник, веселится, как проказник,

Елки-палки, тарарам, мы желаем счастья вам!

- Ха-ха-ха! Отлично!

И закадычные друзья отправились на квартиру Кандырина. Встретили их там радушно, поздравление приняли восторженно, пригласили за стол, на что,  собственно, и расчитывали приятели, и Женя сходу врезал по струнам. Все бы прошло нормально, если бы ни Эльза, дочь Кандыриных, десятиклассница, красивая черноглазая девица с     пышным бюстом. Она все время вертелась перед Денисом, присаживалась к нему на колени,  теребила волосы на голове, кусала за ухо. Марьванна одергивала расшалившуюся дочурку:

- Эллочка,  не приставай к дяде, он женат.

- Фи, женат! Ну и что? А может он мне нравится.

- И в кого ты такая уродилась?

- Мамуля! А ты разве не догадываешься, в кого?

И родителям, и гостям было ужасно весело, все дико хохотали, все поняли намек. Сильнее всех, громче всех, до визгу, до слез смеялся сам Кандырин, вспомнивший роман своей супруги с Пампанеевым. Ох уж эти женщины, чуть выпьют и пошли куролесить.

Денис терпеливо сносил Элочкины проделки до тех пор, пока она ни выхватила у него из головы большими ножницами большой клок волос. Как глянул он в зеркало - Боже ж ты мой! Это ж надо, теперь почти наголо стричься, чтобы углубление заровнять! Все пируны попадали со смеху, не смеялся один Денис. Ну что он скажет жене?

- Да не переживай ты, - приглушая аккорд, проговорил Женя, - пойдем вместе и расскажем все, как было. Ну что тут такого? Ну пошутила девочка, поиграла - подумаешь!

Выпив напоследок за оригинальную новогоднюю прическу Дениса, друзья покинули гостеприимный дом.

- Оля, не падай! Денис, заходи! Ему Эльза Кандырина выстригла шерсти клок.

- Ну, красавец! - фыркнула Оля, встречая мужа. - Вечно с тобой на Новый год что-нибудь происходит. А эта девочка - еще та штучка! Она тебе нравится?

- Да ты что! Она ж еще школьница, - ушел от прямого ответа Денис.

- Вот, смотри, сынуля, какой у нас папа клоун.

- Гы-ы, - посмеялся сынуля, разинув беззубый рот.

Из состава Матачингайской партии самым знаменитым, естественно, был Лев Перепелицин, он стал достопримечательностью экспедиции. Его древность, противоречащая званию молодого специалиста, и песня "Сингапур" принесли ему широкую известность в Нырвакиноте. Но то, что он сотворил в начале марта, прославило его на всю Магаданскую область. Более того, слух о нем дошел и до Москвы.

К этому времени главным геологом экспедиции стал Владимир Ратников /Кочевряжина/. И вот однажды в самый обыкновенный, спокойный трудовой день приглашает он к себе в кабинет начальника партии Доценко и - как обухом по голове:

-   Как же это ты, Денис Иванович, на своей территории алмазы пропустил? Поисковик хренов!

- Какие еще алмазы? - опешил Денис.

- А такие! Утер тебе нос Перепелицин. Вот, смотри, из Управления бумага пришла, требуют разобраться.

- Ничего не понимаю.

- Лева написал   главному геологу СВГУ записку. Он утверждает, что на Ахтахе, в нижнем течении, есть трубка взрыва, а в ней - алмазы. Прямой поисковый признак - гранаты. Ну что ты на это скажешь?

- Верно, гранатов много, об этом я говорил, но ведь эти гранаты - не пиропы! Это андродиты или гроссуляры, они не являются спутниками алмазов и ты это сам прекрасно знаешь.

- Покажи.

Денис притащил шлихи с гранатами, Ратников посмотрел и согласился - на пиропы не похожи.

- К тому же геологическое строение участка неподходящее для алмазов. И вообще эта перепелицинская трубка взрыва, которой нет, находится за пределами района работ. Более того, там сплошь все задерновано, никаких коренников нет, сплошная тундра, кочкота. Вот, смотри аэрофотоснимки. Это же надо выдумать такое - алмазы!

- Ладно, не кипятись. В Управление надо ответ писать, отбрехиваться. Ну, Перепелицин,  заварил кашу!

Заварил и смылся в Ростов, только его и видели, но память о себе он таки оставил! Фраза "чукотские алмазы" была произнесена, услышана и подхвачена далеко за пределами Нырвакинота. Соблазнительная идея чукотских алмазов глубоко засела в умах некоторых кабинетных ученых. Пройдет много лет и к ней снова вернутся, даже будут проведены поисковые работы, но в другом месте и другими людьми.

А в Восточно-Чукотской экспедиции геологи посмеялись над сумасбродной гипотезой Левы и забыли про нее. Тем более что произошло другое, более важное событие, отражающее актуальную, злободневную, животрепещущую тему, касающуюся абсолютно всех сотрудников экспедиции.

В небольшом двухэтажном здании рабочие кабинеты были переполнены и был один общий туалет, без разделения на "мы" и "жо" две кабинки рядом. Запоры на дверях, как правило, отсутствовали (были сломаны, сорваны), дверь во время исполнения естественной потребности приходилось одной рукой держать за внутреннюю ручку (таковая, к счастью, имелась).

Однажды Кирилл Пухов, гонимый острой нуждой, вбежал в туалет и энергично дернул дверь на себя. Из кабины вывалилась голозадая Зинка Павлова. Кирилл сорвал ее с унитаза, вытащил нар­ужу. Будучи человеком культурным, воспитанным, он произнес "просю пердон" и быстро ретировался в соседнюю кабину.

- Какой нахал, - проворчала Зинка, восстанавливая позу орлицы. - Врывается   к даме без стука, да еще в самый неподходящий момент.

- А ты думаешь, я сквозь доски вижу, что я телепат? - огрызнулся Кирилл, заканчивая вопрос мощным залпом - уж такая была у него естественная привычка.

Зинка расхохоталась. А через пять минут взвизгивала вся оформительская, в которой трудилась Павлова.

- Что это у вас тут за веселье? - заглянула в дверь Марьванна Кандырина.

- Зинка, расскажи.

Выслушав смешной зинкин рассказ, кадрисса пошла к мужу - начальнику.

- Валентин, надо бы в общественном туалете запоры на дверях сделать, а то женщинам туда неудобно ходить.

Кандырин вызвал на ковер своего зама по х/ч Блямберга и сделал ему внушение. "Оттянутый" Шарик полетел в мастерские, дал указание. На следующий день на дверях туалетных кабинок появились петли и крючки.

- Если захотят, все сделают, - одобрительно проговорила Панфиловна, возвратясь из туалета на рабочее место. - Спасибо, тебе, Зина, что подняла, вопрос.

 

В конце камерального периода состоялось заключительное заседание геологического кружка. Тема интересная - тектоника вулканитов, докладчик - старпер Гаврила Иконников,  "Вулканоструктуры - есть ли таковые? Не уверен - не выделяй", - говорил Гаврила. Сомневаясь в существовании кольцевых вулканических структур, он доказывал наличие напряженной складчатости в вулканитах на востоке Чукотского полуострова. С ним не соглашались геологи Пухов, Любомиров, Виноградов, Кадыков.

- Если где-то и есть некое подобие складок, то это узкие приразломные образования, или же в этом районе слои вулканитов просто-напросто повторяют древний рельеф! - горячился Кадыков. - А складки геосинклинального типа в меловых вулканитах - это ни в какие ворота не лезет, это, извините, бред сивой кобылы!

Сивого мерина, - поправил оратора Женя Виноградов и захихикал.

Иконников тоже посмеивался, слушая оппонетов. Его не переубедишь.

Одним из последних решился на выступление и Ксен Зыбин, единственный геолог из колымского племени орочей. Краснолицый, скуластый,  раскосый, с черными, торчащими в разные стороны волосами, в очках, он смотрелся очень эффектно - настоящее дитя Севера. Ксен крутился возле карты, тыкал в нее пальцем, махал рукой,  скалил белые зубы. Говорил он быстро, отрывисто, несвязно.

-Вот. Это самое. Выделяют. Здесь и здесь. Кадыков выделил. Литология. Иконников выделил. А потом, елки, что? Прогиб. Сравнить - не бьет. Амгуэмский есть? Такой же прогиб. А тут? Свиты. Металлогения. Зачем? Не нужно. Разломы! Вот. Северо-западные, древние. Северо-восточные, пресечение, месторождение. Елки! От бросить. У нас свое. Вулканоструктуры. Все известно. Геофизика, на этой основе. Гравика. Дает. Ищите олово. Почему Эчкачек? А вот-сюда, ага,  так, тут и ищи.

Выступление Зыбина неожиданно для всех на полном серьезе одобрил главный геолог Ратников. Кажется, он был единственным, кто что-то понял. Восхитившись идеями, высказанными Ксенофонтом, он проанализировал, обобщил, дал направление, подвел черту и закрыл заседание геологического кружка.

С первого апреля Денис Доценко согласно утвержденному графику должен был уходить в отпуск и уже получил в бухгалтерии расчет, но выехать в этот день он не надеялся - отчет шел туго, рецензенты критиковали его за многословие и излишние теоретические выкладки. Непонимание и насмешки вызвало применение автором теории Коржинского об опережающей волне кислотности для об­ъяснения генезиса рудопроявления Эдельвейс, а главы молодого геолога Тулупова вообще забраковали и потребовали их переписать. В конце-концов отчет был принят с оценкой "удовлетворительно" при условии последующего исправления отмеченных недостатков, На переделку Ратников дал две недели, потом - отпуск.

Расчет с бухгалтерией оказался проще и прибыльней. У Дениса в подвале остались курица в собственном соку - 19 банок, сахар-рафинад - 10 пачек, мыло хозяйственное - один ящик  и четыре флакона уксуса. Он сложил продуктишки в кучку и накрыл их тремя шубами. Порядок. Итог двухлетнего начальствования и материального подотчета подведен. Баланс положительный. Матачингайская поисково-разведочная партия перестала существовать.

Защита отчета состоялась в конце марта. В этот же замечательный день семья Доценко перебралась из дико-каменного сорокаведерного барака в новый двухэтажный восьмиквартирный деревянный дом. Светлая двухкомнатная квартира на втором этаже!
Перетаскивая барахло, Денис и Оля поражались его неожиданно огромному количеству - откуда что взялось? Бывшие барачные соседи с интересом наблюдали за переселенцами, расспрашивали про новое жилье.

- Все хорошо, - ответил Денис, - вот только туалету нету.

Одна из соседок хихикнула и    спросила:

- Значит, вы выскакиваете на улицу и поливаете? - И она образно помахала кулаком ниже пупка.

Вечером к работе новоселов присоединилась Маруся Виноградова. Вдвоем с Денисом она возила вещи на санях. Ужинали у нее же, пили вино. Маруся была румяная и веселая, она непрерывно щебетала. Оля усталая, сонная, жаловалась на головную боль - короед замучил. Прибежал с соревнований по бадминтону голодный Женька, похвастался, что, играя с Серегой Любомировым, забил ему волан в рот!

- Представляете! Играет с разинутой пастью. Я как врезал - и прямо туда! Стоит, раскорячился, вылупил глаза, а во рту волан торчит! Умора!

Женька сходу подключился к вечеринке, быстро захмелел, быстро сделал интим /малый свет/ и защипал гитару.

- Не бренчи, - сказала Маруся, - надо Денису помочь.

Подвыпившие приятели отправились за последней вещью - огромным деревянным топчаном. Они тащили его по длинному коридору сквозь строй улыбающихся жильцов, бочек, ведер, ванн, кастрюль и цепляли все, что можно. Топчан, сработанный вручную, поразил народ своей основательностью.

- Ага, теперь мне ясно, почему у Дениса получился сын, - сказал Ванька-шофер.

- Ванюша, Ванюша, сделай нам такой же станок! - запрыгала, завизжала   его жена Лиля.

- У тебя   есть сын,  зачем тебе еще, - урезонил ее Денис, кряхтя от натуги.

Так сквозь смех, звон, стук и гряк друзья выволокли грандиозное ложе из дико-каменного барака на улицу. Погода стояла чудесная, было тихо и тепло, падали снежинки.

В новой квартире Денис, засучив рукава, соорудил верстак и принялся строгать доски для книжной полки. Вечером пришел Женя Виноградов, пригласил к отцу на именины. Пьяный дед Макар пел-тянул старинную народную песню:  "Во суббо-ёту, во суббо-ёту нельзя в по-ё-ле ра-ябатать." А Маруся краснела, смущалась и просила:  "Ну дедуля! Ну не надо так петь, мне стыдно".

В последний мартовский денек, когда Денис строгал доски и строил стеллаж, к нему пожаловали два журналиста, один местный - Огарников, другой - магаданский. Они предложили ему встретиться в девятнадцать ноль-ноль на квартире Огарникова для интересной беседы. Потом Женя Виноградов увел Дениса в баню, где, крепко попарившись, друзья при выходе выпили вина. После этого на квартиру Доценко заглянул Серега Любомиров и, смеясь рассказал, как, играя в бадминтон с Женькой, забил ему в рот волан. Потом нагрянули Чобры и Оля экспромтом соорудила на кухне стол.

В семь вечера Денис и Женя "за чайкой чая" беседовали с журналистами. Магаданец оказался собственным корреспондентом Агенства печати новостей /АПН/ по Северо-востоку. Он предложил Денису стать его представителем на Чукотке - сообщать факты, только факты и ничего кроме фактов. Не разобравшись, хорошо это для него или плохо, зачем ему это нужно вообще, Денис обещал подумать.

И вот, наконец, первое апреля. Ратников вызвал Дениса и сообщил ему, что он передумал давать время на переделку отчета сейчас, лучше это сделать осенью, так что можно лететь в отпуск.   Денис не поверил.

- Это не первоапрельская шутка? - спросил он.

 - Нет, не шутка. Давай, чеши!

Денис вприпрыжку побежал домой, собираться. "На материк! На материк!" - пела душа.

 

ОТПУСК-68 /"На полную катушку"/

Аэропорт Залив Креста. Температура воздуха   -17°С. В зале ожидания среди множества серых неопределенных личностей кантуются бывшие геологи, а ныне пассажиры Аэрофлота СССР Денис Доценко и Слава Майоров. Их привилегированные жены с младенцами по знакомству устроились в медпункте. В здании вокзала и вдоль аэродромных построек шастает, мечется, как медведь в клетке, знаменитый золотоискатель и добытчик Асеев - Махно. Слава знал его еще по Колыме.

- Спроси у Махно, для чего у них в артели геолог, пишут ли они отчеты, - поинтересовался Денис.

Слава спросил.

- Каждый из нас пишет сразу научную диссертацию прямо в Академию наук. О влиянии моржового хрена на распределение ракообразных по побережью Анадырского залива.

- Ловко, - кивнув Денис, натужно улыбаясь. Шутка ему не понравилась. Врезал ему Махно по мусалам.

Аэропорт промариновал пассажиров весь день. В Анадырь они вылетели только в девятнадцать часов на самолете ИЛ-14; время в полете пятьдесят пять минут. Температура в Анадыре -26°С с ветерком и матеркем. Мадонны с младенцами получили койки в номере гостиницы, мужики - раскладушки в коридоре. На следующий день у полугодовалого Васи Доценко прорезался первый зуб на Анадырь.

- Это событие надо бы отметить, - намекнул Слава. Денис согласился.  Надо бы - но чем? В аэропорту - шаром покати, ни столовая, ни буфет не работают, народ голодом сидит.

- Поехали в Анадырь. Там и сами пожрем, а мадоннам что-нибудь прихватим.

В Анадыре Денис еще ни разу не был, поэтому смотрел в окно автобуса зорким глазом туриста. В поселке Угольные Копи он выделил три части: древнюю, хибарно-деревянную /"шхунную"/, современную каменно-барачную /"угольнокопские черемушки"/ и казарменную - длинный ряд тоскливо-приземистых сооружений лагерно-складского типа /воинская часть/. На льду Анадырского лимана сидели десятки рыбаков, они ловили корюшку.

Анадырь, расположенный на высоком обрывистом берегу лимана, представлял собой нагромождение "шхун" и одно-двухэтажных деревянных домов с вкрапленностью более высоких зданий и новостроек. И лютый морозный ветер, подобного которому не бывает в Нырвакиноте. И ржаво-бурая питьевая вода. И отсутствие туалетов на улицах. И отсутствие спиртного в магазинах. Продается то­лько "мальвазия" - дрянное местное вино в пятисотлитровых бочках, изготовленное из всевозможных кондитерских отходов. Впрочем,  заметил Денис, есть и плюсики - в продаже свежая нельма, свежий лук, неплохие бочковые огурцы. Этих продуктов в Нырвакиноте не было.

В Анадыре жил и работал Славкин друг Санька, тоже геолог. У него отпускники хлопнули по паре стаканчиков спирта, закусили строганиной и отправились в обратный путь. В автобусе пахло свежими огурцами. Чудесный запах исходил от мешка с корюшкой.

 - Сто пятьдесят штук поймал! - хвастался довольный уловом рыбак. - Да что корюшка! Скоро в отпуск полечу, лещей ловить буду. Вот рыба!

В аэропорту друзья накормили жен, после чего те совсем обнаглели - захотели пить, послали в гарнизонный магазин за сахаром и чаем.

Воинская лавка оказалась закрытой, огорченные мужья вернулись на аэровокзал и огорчили жаждущих жен. Они еще больше огорчились, когда увидели, что без них началась регистрация на магаданский рейс и огромная плотная толпа блокировала стойку.

- У нас маленькие дети! Мы имеем право без очереди! - закричал Слава и толкнул Дениса в спину. - Иди, прорывайся!

Но сжатая, психически напряженная биомасса не пропустила детовладельца, вытолкнула его назад.

- Какой же ты непробивной! - прорычал Слава,    воткнулся в пассажирную биомассу, со всеми переругавшись, прорвался к регистратуре, Дениса протащил и получил-таки посадочные талоны!

- Вот так надо действовать! - произнес он, гордо задрав под бородок. - Пошли к женам.

Но жены завозились с младенцами, упаковывая их, и семьи на автобус опоздали. Набитый пассажирами, он уехал на взлетную полосу, к самолету. Все! "Остались! Героические усилия Майорова свелись к нулю. Славик рвал и метал. Он обвинил во всем жену свою Варушку. Женщины приуныли. Денис, сохраняя внешнее спокойствие, был преисполнен внутренней тревогой - "Неужели не улетим?" И только короеды Васька и Анка, закутанные в одеяла, преспокойно посапывали».

Автобус вернулся, забрал отставших пассажиров, доставили их к самолету ИЛ-18. Счастливого пути! - пожелала проводница.

Через два часа пятьдесят пять минут - аэропорт "Магадан" - пятьдесят шестой километр колымской трассы, температура -2°С. Женщины с детьми устроились в номерах, Денис - на раскладушке в коридоре. Слава встретил знакомого и тот пригласил его в свой номер, где была свободная койка. Там нырвакинотские отпускники и провели вечер, попивая пиво и играя в передвижного дурака.

Из Магадана чукчи вылетели без проблем, их снова вез ИЛ-18. В Красноярске Доценки расстались с Майоровыми. Слава с безумным взором метался по вокзалу, меняя билеты. Оказалось, что аэродром в Красногорске, куда они летели, раскис и теперь надо лететь в Новосибирск, а оттуда сутки поездом. Дорога у Майоровы значительно усложнялась. Денис так и оставил товарища в Красноярском аэропорту. Маленький, кожаный, шустрый, щетинистый, злой, с тусклыми, свирепыми глазками, он готов был вцепиться в любого и каждого, кто станет у него на пути. Вот до чего доводит северная авиация даже вполне нормального человека.

А Доценки полетели дальше, в Москву. Места в самолете им с самого начала достались ужасные - прямо на моторах. Дрожь, гул, вибрация. Щекотно в ушах, в ногах, в паху. У Оли раскалывается голова, короед не спит, мается. И вот, наконец, мучительный по­лет, продолжавшийся двенадцать часов тридцать минут, завершен.

Домодедово, +9°С. Такси. Аэропорт Быково. Теплая душистая ночь, сосны да березы - хорошо! К тому же не только мама с сыном, но и Денис попал в гостиницу и спокойно, по-человечески поспал. А утром в буфете - чудесный завтрак, мечта тундровика - горячие сардельки, яички, кефир!  "Ах, Анадырь, Анадырь, как же ты плох!" - радуясь теперешней жизни, с горечью думал Денис.

В средине мая, как договорились в Анадыре, ставку Дениса в станице Константиновкой осчастливил своим приездом Слава Майоров. Чукчи обнялись, выпили водки и пошли в сад. Слава попытался упасть в арык, но промазал и упал рядом. К нему подошла собака, он ее обнял. Подняв­шись, пошел к дому,  стал повторно знакомиться с хозяйкой. Потом грозился дать по шее Ольге, много говорил и матерился. Спать он улегся ногами на подушку.

Поведение Славика сильно удивило Дениса - таким он видел его впервые. В Нырвакиноте ничего подобного не бывало, жена Варушка держала, что ли? А тут почуял мужик свободу, распоясался - и поперла натура наружу. "Нельзя ему так много пить - совсем делается дурной", - заметила Оля.

Два дня чукчи пьянствовали в станице, а на третий собрались ехать на Домбай - отправную точку для пешего перехода через Главный Кавказский хребет к Черному морю.

ТРАНСКАВКАЗСКИЙ    МАРШРУТ

(Пятигорск   -    Сухуми)

 

 ДЕНЬ ПЕРВЫЙ, 17 мая.

От Пятигорска до Карачаевская - низкие тучи, обложной дождь, мрак, сырость, грязь. Горы в тумане. В Теберде сухо. Среди мощных сосен - новый ресторан, но шашлыки только с пяти, Денис и Слава ушли недовольные. Автобусы на Домбай не ходят, не сезон. Парни поймали попутный грузовик и поехали, стоя в кузове, любуясь лесистыми склонами гор.

На Домбайском базарчике чукчи купили толстые белые свитера, шапочки-сванки и кусок баранины. В густом девственном лесу на берегу речки Аманауз они поставили двухместную палатку, разожгли костер, нажарили мяса, вскипятили воду. Попивая чай с дымком, они рассматривали знаменитые, воспетые в альпинистских песнях вершины - зуб Суфруджу, Белалакая, Джугутур. Денис почувствовал - легкая утренняя тоска, вызванная разлукой с женой, похмельем и плохой погодой, мало-помалу рассеялась, растворилась в чудесном горном воздухе. Величественная красота скалисто-снежных гор и весело потрескивающий костер окончательно успокоили его.

Ночь была неожиданно холодной. Даже в свитерах, лежа на сосновых лапах, под одеялом, друзья мерзли, как цуцики. Они дрожали, кряхтели, ворочались, вспоминали оленьи кукули - эх, сюда бы их сейчас! Слава неоднократно заявлял, что вот сейчас он встанет и разожжет костер, что дальше терпеть никак невозможно, но так и не сделал этого. Дотянули до утра. Уже в четыре защелкал соловей, а в семь долину залило благодатным солнечным теплом.

ДЕНЬ ВТОРОЙ. На завтрак туристы сварили остатки баранины и съели ее, запивая горячим бульоном. Подзаправившись, пошли. Вначале назад, к Теберде, по асфальту, потом свернули направо, в долину речки Гонахчир. Они благополучно миновали кордон и вступили на территорию Тебердинского заповедника. Асфальт кончил­ся, началась непроезжая грунтовая дорога. И тут их настиг на мотоцикле страж в форменной фуражке, карачаевец.

- Ваши документы!

- Пожалуйста.

- Пропуск есть?

- Нет. Мы не знали, что его надо брать. И где, И у кого.

- Куда идете?

- В Северный приют. А дальше, если будет возможность, через Клухорский перевал в Сухуми.

- В заповедник у вас пропуска нет, вас надо вернуть. А про перевал и думать бросьте. Ни в коем случае. Категорически. Там все еще под снегом. Там камнепады и лавины. Туристический сезон начнется только через месяц, не раньше. Извините, я не могу вас пропустить. Войдите в мое положение. Служба у меня такая. Возвращайтесь назад, пожалуйста. Долгое унылое молчание.

- Слушай, друг, мы - геологи. Я тут все горы излазил, на Домбае работал. Ничего с нами не случится, - привел Слава убедительный аргумент.

- Да вы не беспокойтесь, пожалуйста, мы переночуем на Северном приюте, отдохнем там денек, посмотрим и назад вернемся, - добавил Денис.

- К-м-м... Что же мне с вами делать... Ладно, идите. Но только до приюта и назад. На Клухор не ходите, прошу вас. Очень опасно. Лавины.

Страж развернулся и укатил под гору, скрылся за поворотом.

- Фу, змей, напугал, - произнес, улыбаясь, Слава. - Идем дальше?

- Идем!

Вскоре появились первые снежные заносы и над головой просвистели камни, сорвавшиеся с высоты. Далеко внизу - травянисто-болотистое днище ледниковой долины с карликовыми деревцами и ледниковым озером - картина, напоминающая Чукотку, только в озере не хариусы, а форель.

Дорога привела к каменному домику.

- Эй! Есть кто-нибудь? - крикнул Слава.

Вышел бородатый парень, выскочила большая ласковая собака, бросилась к Денису на грудь, лизнула в губы. Потом - к Славе. Соскучилась по людям.

- Здравствуйте. Это Северный приют?

- Нет, что вы. Это метеостанция. А турбаза там, за домом.

- Как? Это? - дуэтом воскликнули пораженные гости.

Их взору предстали полуразвалившийся навес и перекосившиеся, разбитые каркасы под палатки. Хорош приют, нечего сказать. И все же крыша, хоть и худая, над головой есть. Нашлось и место для костерка. Путешественники сварили вермишель со свиной тушенкой, налопались и блаженно растянулись на пахучих еловых лапах. По ущельям к вершинам ползали косматые тучи, брызгая дождем на дремучие ели и заснеженные скалы. Капли воды тарахтели по крыше навеса, усыпляя усталых путников.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ.   Утром решено - назад ни шагу! Перевал открыт, но тучи висят низко, в любое время могут затянуть. Временами накрапывает дождик. На душе тревожно - что там, впереди?

Преодолевая тошноту,  горные туристы запихивают в себя оставшуюся с вечера липкую вермишелевую массу, давятся, глотают надо. "Худой ишак в гору не пойдет", - кавказская пословица. На дальнейший путь обеспечил метеоролог - спасибо ему. Он продал булку хлеба, банку тушенки, банку сгущенки и пачку чая. Провожая бродяг, он спокойно, уверенно заявил:

- Пройдете, ничего страшного.

От приюта на перевал ведет тропа, но большая ее часть все еще скрыта под снегом. Срезая многочисленные серпантины, парни прут в лоб по крутому склону, выходят на сплошной снежник, забираются на скалы и видят - дальше хода нет, не туда попали. С дрожью в коленях они спускаются вниз, по обвально-осыпному склону, выбивают в снегу ступеньки, сползают на брюхе, цепляются за выступы и вдруг срываются и летят вниз вместе с камнями и глыбами снега. Бабах! Приземлились! Руки-ноги целы, за пазухой мокрый снег, а под ногами - ровная площадка. Что это? Неужели Клухорское высокогорное озеро? Да, так и есть. Подо льдом и снегом на фоне общей белизны озеро почти незаметно, но берег все-таки выделяется и вдоль него можно идти к перевалу.

Вон она - светлая, зовущая к себе седловина под темными облаками. От озера - крутой подъем. Идти становится все тяжелее, ноги проваливаются до колен, дыхание затруднено, чувствуется нехватка кислорода. Туристы идут очень медленно,  с частыми остановками, след-в-след, сменяя друг друга через каждые десять шагов. На противоположном склоне кричат кулары - горные индейки. Их голоса кажутся неправдоподобными в этой дикой среде.

Перевал взят! Но радости нету. Сильный встречный ветер и дождь убивают положительные эмоции. Денис быстро-быстро пощелкал фотоаппаратом памятные знаки войны, напялил плащ-болонью и ухнул вниз, перескакивая с уступа на уступ по рыхлому снегу. Слава Майоров - за ним, наступает на пятки. В ботинках – снег и ледяная вода, ноги мокрые по самые не балуйся. Впереди - ущелье, снег, узкое днище верховья реки Кодори. Ниже появляются первые уступы, свободные от снега. На одной из каменистых площадок туристы натыкаются на огромную гипсовую голову вождя мирового пролетариата. Голова Ленина в диком ущелье среди скал и снегов - что за нелепость? Откуда она тут взялась "Темная история, дикий народ-горцы", - вздохнул Денис. И - фото на фоне.

Далее, вниз по склону - шикарные, классические бараньи лбы, убедительное доказательство ледниковой шлифовки /экзарации/. Появились первые рододендроны - белые пышные цветы и первые строчки походной песни на грузинский лад.

На Домбай, на Кавказ черти носили нас, о, Кодори!

Прорвались сквозь кордон, был Клухор покорен. О, Кодори! На левом склоне долины местами сквозь снега проглядывала дорога, вырубленная   в коренных скальных породах. Острые вершины уходили под самое небо и скрывались в облаках. С бесчисленных обрывов свисали сотни белых, пенистых, ажурных водопадов. Дорога недоступна туристам, она высоко. Чукотские геологи прут по днищу ущелья, покрытому плотным снегом. Вдруг - ловушка. Справа - стена,  слева - стена, прямо - обрыв и бело-зеленые ревущие буруны бешеного потока, вырывающегося из-под фирнового пласта. Куда деваться? Назад, к перевалу - далеко, вверх - невозможно. Обезумевшие мужики полезли вверх, на стенку, цепляясь за выступы, трещины и кусты. Это был самый долгий, самый тяжкий и самый опасный подъем на всем протяжении маршрута. Но и он кончился. Туристы выползли на какую-то тропу, упали на нее, отдышались, снова пошли и вот, наконец, дорога!

Разгоряченные парни сбросили рюкзаки, на спиртовке приготовили чай и, попивая бодрящий напиток, кейфовали. Внезапно впереди загрохотало. Лавина! Мощная, широкая, она стремительно скатилась, пересекла дорогу в сотне метров от людей. Вслед за ней хлынула еще одна, поменьше. Вверху нависла третья, отколовшаяся от гигантского снежного козырька глыба, но не упала, а осталась висеть в раздумье. Эге-е... Жутковатая ситуация. Денису стало не по себе, по спине у него пробежали мурашки. Слава тоже дрожал. Это уже не легковесные слова тебердинского стража, а реальные, тяжелые лавины-убийцы. Опасного места никак не миновать. Геологи быстрым шагом направились к глыбисто-волнистому снеговому валу, сильно мандражируя, пересекли его, пробежали еще трусцой метров сто и только тогда свободно вздохнули. Песня продолжалась:

Душа в пятки ушла, когда лавина сошла, о, Кодори!

Спускаясь ниже, Денис и Слава шли вроде бы вдоль дороги, но преодолевали многочисленные снежники, каменные и лесные завалы, глубокие лужи и быстрые ручьи. Временами моросил дождь. Стало уже смеркаться, когда насквозь промокшие и уставшие пешеходы увидели пастушью хижину.

- Очень кстати! - воскликнул обрадованный Славик.

- Еще бы! - поддержал его Денис.

На земляном полу они развели костер, затопили избу по черному, просушили одежду, нарубили лавровишен и устроили пышную постель. Стены хижины дырявые, между бревен - свистящие щели, но крыша есть - и ладно. Дождь стучит, ветер гудит, равномерно шумит Кодори, щебечут птички, погромыхивают камнепады. Дым от костра мечется по хижине, ест глаза, вырывается клочьями на простор и уносится влажным ветром в мокрые леса, смешиваясь с облаками.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. Снизу по ущелью Кодори ползут; как драконы, липкие сизые тучи. Они заполняют долину, закрывают горы. Идет дождь. В такую погоду покидать сухую хижину ой как не хо­чется, но деваться некуда, надо идти - кончаются продукты. Дорога не из приятных. Путают старые тропы, уводящие в густые заросли кустарников или на скалы, то и дело приходится спускаться вниз по снежникам, скользить на подошвах, глиссировать и снова искать дорогу. Поливает дождь, холодным душем опрыскивают ветки деревьев и кустов, в ботинках хлюпает, вода. Участки тропы, свободные от снега, превратились в русла временных водотоков, местами они полностью размыты. Один отрезок пути показался непреодолимым. Справа - пропасть, слева - стена, вместо дороги - широкая зияющая промоина, в которую сверху льется поток воды. И лежит под водопадом мокрое скользкое бревнышко, соединяющее бе­рега промоины. В сильнейшем замешательстве геологи остановились.

 - Кажись, приехали, - уныло произнес Славик.

- Долго стоять - страх тренировать, - сказал Денис, разбежался и прыгнул! Это был тройной прыжок на краю пропасти, под водопадом, по скользкому сучковатому бревну. Как говорят в цирке - смертельный номер! Малейшая неточность - и полет в бездну в бурные воды реки Кодори.

Слава замер. Он колебался.

- Ну давай, прыгай! Прыгай, Екарный Мамай! - проорал Денис, стараясь перекричать шум водопада.

Слава повторил трюк - а что ему оставалось делать? "Екарный Мамай" его взбодрил - это было его любимое ругательство.

- Опять выжили, - констатировал Слава, отдуваясь. - Дай лапу.

Это было последнее серьезное испытание в полосе препятствий главного Кавказского хребта. Продолжая скользкий, мерзкий, мокрый путь,  туристы заметили дым в лесу. Слава свистнул. Ответили. Хорошо, значит, там люди. Туристы спустились к реке - мост. Перешли, поднялись выше - ого! Да тут целый городок! Вот так открытие! Альпийские домики с островерхими крышами, спрятанные среди сосен. У костра сидят мужички, русские при том, удивленно таращатся на пришельцев.

- Здравствуйте. Это Южный Приют?

- Он самый. А вы совсем мокрые. Раздевайтесь, сушитесь.

- С огромным удовольствием. До нитки промокли. Болоньи не спасли.

- Туристы, что ли?

- Да вроде того.

- Рановато. Мы вот только начинаем делать ремонт домиков. А досок, мать их так, нету.

- Мы туристы дикие, сами по себе.

- Оно и видно.

Мужички смеются

- Эк вас угораздило! В такое время сунулись! Нарзану хотите? Вон там родник, пейте, на здоровье.

Славик сбегая за нарзаном, принес полведра. Денис зачерпнул кружку, выпил не спеша - чудесная минеральная газированная вода. В этот момент он понял – в транскавказском маршруте наступил перелом в лучшую, цивилизованную сторону. Родилась строчка:

По снегам, под дождем мы шагали вдвоем, о, Кодори!

Шагали мокрые и холодные, как рыбы. А теперь одежда высохла над пламенем костра и жизнь превратилась в сплошное удовольствие.

- Вот и Южный приют! Просушились мы тут. О, Кодори!

От Южного приюта до Ажар дорога показалась прекрасной. Белая кипень цветущих рододендронов, пышные изумительные сиреневые цветы, названия которым Денис не знал, желтые дурманящие крокусы, зеленая свежесть лавровишен, сосен, елей, берез, буков, грабов, кленов под синим солнечным небом. Яркие, чистые, сочные краски и божественные запахи. Это внизу, в долинах. А наверху - снега, скалы и водопады. Издали доносится - ку-ку, ку-ку, ку-ку, временами раздаются звучные, хлесткие соловьиные трели, заглушающие непрерывный щебет всяких прочих птах. Рай да и только.

- Ах, какая краса - горы, реки, леса! О, Кодори!

Но и в раю бывают неприятности. Холодные ночевки и постоянно сырая одежда дали о себе знать. У Дениса заскрипело и сильно разболелось левое колено, у Славика то же самое, только на правой ноге. Теперь каждый шаг, особенно при спуске, отдавал острой болью. На одном из крутых береговых склонов шедший впереди Славик поскользнулся и упал. Денис бросился к нему и тоже шваркнулся на крутосклонную глинистую поверхность,  заскользил вниз, весь исцарапался и измазался в глине. На берегу Кодори /о, Кодори!/ друзья-туристы обмылись и через мост вошли в сванское село. 

- Дай кручки! Дай кручки! - кричали сванята, стоящие на мосту.

- Нету,  ребятки. Нету у нас рыболовных крючков. Мы – туристы.

Пройдя километров пять, Денис спохватился - а где часы? Забыл на берегу Кодори,  там, где мылись.

- Остановимся здесь, переночуем, а завтра, с утра пораньше, я сбегаю за часами, - решил Денис. Славик согласился - часы нужны.

Палатку поставили у реки,  сделали чай, перекусили. Подходит сван. Гамарджёба! Кто? Откуда? Куда? Неужели из Пятигорска? Этого не может быть, в это время не ходят. А вы прошли? Молодцы, джигиты. А почему стали так близко к воде? Ночью вас смоет, в горах идут дожди. Идемте ко мне домой, переночуете. Нет? Ну как хотите. Удачи вам. Счастливого пути.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ. Утро ясное, тихое, свежее. Денис шагает за часами. Вот и мост через Кодори. Вот и место, где он мыл руки. Вот и камень, на который он положил часы. А вот и... а где же часы? Увы! Часов, нет, они исчезли. Денис уныло поплелся назад, напевая:  "Среди этой красы потерял я часы, о, Кодори!"

На обратном пути Денис собирался закупить продуктов, но сельмаг оказался закрыт и пришлось несчастным туристам довольствоваться краюхой черствого хлеба и несладким чаем.

В Сухуми они ехали на маленьком горном автобусе с брезентовой крышей. И в автобусе, и на остановках люди были одеты в черное, у многих мужчин на лацканах пиджаков прикреплена фотография улыбающей женщины. День поминовения. Громкие разговоры, объятия, поцелуи. В одном из сел усатый сван с фотографией покойницы остановил автобус, сказал: "Подождите" и ушел. Нет его и нет. Шофер злится, сигналит, заводит мотор, двигается с места, пассажиры орут, протестуют, заставляют ждать. Наконец усатый сван появляется в сопровождении двух женщин. Одна несет графин с аракой, другая - поднос со стаканами и сыром. Пассажиры, все без исключения, выпили по стакану араки. Не миновала чаша сия и Дениса со Славиком.

- От Ажар до Сухум каждый сван - сват и кум, о, Кодори!

Автобус, как бешеный, мчится вниз по долине. На полном ходу лопнуло колесо. Автобус резко остановился. Да так удачно - прямо возле акрыфарты /закусочной/. Пока шофер работал насосом, друзья успели съесть по острому гуляшу и выпить бутылку сухого вина. Жить стало еще веселее. Дорога вилась по лесу. Слева - береговой обрыв реки Кодори, справа - крутой каменистый склон, коренные выходы осадочных пород флишевой формации, интенсивная складчатость. Красивый горный пейзаж. Где-то в районе Цебельеды в лесу внезапно возник и исчез за поворотом белый сказочный дворец с ажурно-кружевными арками и колоннами.

Славу природа не интересовала, он по сторонам не смотрел, он оживленно беседовал с грамотным сваном-инженером. О чем они только ни говорили! О Марксе и Ленине, о лингвистике и дружбе народов. И, конечно же, Слава рассказывал старые анекдоты и ухахатывался.

Море! Оно появилось с левой стороны и приковало взор. Конечная цель, финиш. Кавказ пересечен!

В Сухуми чукчи, получив отлупы во всех гостиницах и турбазах, устроились на частной квартире. Окончание пятидневного пешеходно-автобусного маршрута они отметили в ресторане "Абхазия".

ДЕНЬ ШЕСТОЙ. Черное море. Сухуми. Пляж. Горячее субтропическое солнце. Горячий песок. Холодная /+14°С/ морская вода. Синевато-белые чукотские парни, окунувшись в изумрудное море, ложатся на желтый песок, греются, нежатся, горячим песком засыпают, лечат больные коленки. Они с восхищением смотрят вокруг, любуются и не могут налюбоваться окружающей природой.

- Сухумы, Сухумы, в море плавали мы, о, Кодори!

Ах, какая краса - море, горы, леса, о, Кодори!

После гнусного обеда в поганой припляжной столовой - обезьяний питомник, горькое разочарование при виде заморенных приматов, жалобно глядящих сквозь прутья клеток на свободных людей. Вечером - морской ресторан "Амра", черная икра, малосольные огурчики, коньяк и сухое вино. Слава установил "Зенит" Дениса на соседнем столе, поставил его на автоспуск и побежал к товарищу, чтобы сесть рядом. Фотоаппарат упал и разбился. Но стоит ли огорчаться из-за такого пустяка? Мир прекрасен. Горячие грузинские парни предлагают   выпить за дружбу, приглашают в гости в родовое село, где имеются полные подвалы домашнего вина. Тама Омар, мастер спорта по самбо, произносит тост: "Випьем за то, чтоби вас судили через сто лет за изнасилование!"

На следующий день Денис и Слава отправились на теплоходе в Новый Афон. Глядя на снеговые пики вдоль горизонта, они удивлялись - неужели они там были? Даже не верится. Совсем другой мир. Особенно по сравнению с Новым Афоном. Уютное, изумительное по красоте гнездышко, кипарисовый уголок, заполненный удивительными строениями.

- Да-а, монахи были не дураки,  знали, где селиться. А храмы какие! - восхищался Денис.

- На жемчужину Нового Афона - Иверскую гору с развалинами древней крепости Анакопии экскурсантам подняться не удалось. "Ладно, это у нас еще впереди: и развалины Анакопии, и потрясающие виды с Иверской горы, и карстовые пещеры с их озерами, сталактитами и сталагмитами, и изумительные окрестности Нового Афона. Все это мы увидим в следующий раз, когда приедем сюда на отдых вместе с женами" - решили очарование странники, покидая Абхазию.

Двадцать пятого мая, искупавшись в море последний раз (температура воды достигала уже +20°С) и обмазавшись кефиром (успели сгореть) друзья-туристы на такси выехали из сухумской квартиры. По дороге в аэропорт Денис завопил: "Ботинки! Мои прекрасные дорогие горные ботинки! Я их забыл под кроватью! Вернемся!" - Возвращаться - плохая примета, - произнес шофер банальную фразу, не снижая скорости. Ему-то что.

- Я тоже не хочу возвращаться, - поддержал его Слава,

- Обидно, досадно, но ладно, - с грустью молвил Денис.

Перелет   Сухуми-Минводы   вместо положенных по расписанию пятидесяти пяти минут длился целых два часа - над Главным Кавказским хребтом бушевали грозы и самолет шел в обход через Кубань. В Минводах чукчи-отпускники приземлялись поздно вечером, в станицу Константиновскую прибыли около полуночи. Все! Дело сделано, маршрут окончательно завершен. Дорого же он обошелся! Денис подвел итоги: потеряны часы, испорчен фотоаппарат, забыты ботинки, простужены коленки, сгорела спина, но зато какие впечатления и воспоминания! Им цены нет.

Семья Дениса в это время отдыхала в Железноводске. У Оли была путевка, она лечилась в санатории, а бабка с внуком жили на квартире просто так. Попрощавшись с ними, Денис и Слава улетели в Москву, где Майоров имел кучу родственников. В столице друзья-туристы посетили ВДНХ. Там они отметились в ресторане "Золотой Колос", осмотрели павильоны "Космос" и "Геология". На этом первая часть их совместной отпускной программы была завершена. Славик уехал в Белоруссию, где его ждала Варушка, Денис остался в Москве - ему предстояла поездка в Болгарию.

В состав туристической группы северян входили и представители Восточно-Чукотской геологической экспедиции: два "француза" - Мойша Блямберг - Блямс и Сенька Могилевский, один итальянец - Пампанеев - Пампи - Пампуццо и один Денис Доценко, русский – четверть хохол. Гуляя по московскому Бродвею /улице Горького/ Денис и Пампи нежданно-негаданно встретили натурального чукчу - писателя Рытхэу. Денис нырнул вслед за ним в гастроном, подошел вплотную и внимательно его рассмотрел. С таким же восторгом и изумлением взирал он и на подругу Пампанеева - живую балерину Большого те­атра в ее собственной квартире, и на картины Пиросманишвили, выставленные в музее восточных искусств. В конце мая поезд Москва-София отправился в Западную Европу. Денис Доценко поехал в гости к "братушкам".

 

БОЛГАРИЯ

София. Железнодорожный вокзал старый, обшарпаный. Блямс, побывавший здесь еще во время войны,  возмутился - почему к его приезду не построили новый вокзал? Безобразие! Однако встреча туристов была организована четко. Автобус. В нем - гид, девица-красавица.

- Меня зовут Кичка, - говорит она.

Те, кто знал, что значит по-болгарски созвучное слово "Кичка", захихикали.

- Кич-ка! Первая буква "К", - нахмурив великолепные черные брови, повторяет очаровательный гид.

- У-ти-ляпа-ти-моя? - воскликнул Блямс и добавил что-то ещё по-болгарски. Кичка рассмеялась.

Поехали.   Гостиница "Сердика". Блямс спер ключ от двухместного номера и потащил за собой Дениса. Поднимаясь по лестнице, он просил:

- Слышь, Дэн, никому не говори, что я - Шарик. Хорошо?

- Миша, о чем речь? Конечно не скажу.

- И еще. Я - начальник экспедиций.

-Да хоть министр геологии, пожалуйста, я не против.

- Ну и ладушки.

Открыв дверь номера, Блямс завопил от радости и ринулся в туалет. Наконец-то, мама родная! У-у-у!

Едва чукчи развесили в шкафу свои жмаканые шмотки, как явилась семейная пара и потребовала комнату освободить. Блямс немедленно организовал себе одиночный номер ("баб водить буду"), а Денис присоединился к Пампанееву и Могилевскому.

Колымо-чукотские туристы шли на ужин плотной кучкой под предводительством стройной красавицы Кички и кривоногого чертика Блямса мимо величественного собора Александра Невского. Площадь и примыкающие к ней улицы вымощены золотисто-охристой глянцеватой брусчаткой. От этого все вокруг кажется светлым, солнечным,
радостным. А, после превосходного ужина в ресторане стало весело вдвойне.

При подъезде к Софии туристам выдали по семьдесят восемь лев, что соответствовало ста советским рублям. Большинство северян решило отовариться в столице,  здесь магазины богаче, чем в других городах. Блямсу и Денису понравились белые ажурно-звездчатые кофточки с золотой нитью и они их купили.  "Пусть моя женушка будет выглядеть сказочной Снегурочкой", - радовался Денис. Однако двадцать лев фьють - и няма. Следующей покупкой стал зеленый нейлоновый купальник.  "Пусть моя женушка демонстрирует в нем свою дивную фигуру." Еще десять лев фьють - и няма. Оставшиеся левы Денис приберег.

А вот Блямс развернулся во всю богатырскую купеческую натуру. Он единственный в группе преспокойно спустил все левы до единого - и законные семьдесят восемь и еще пятьдесят незаконных. Его чемодан вспух и лопнул, его авоська раздалась
до размеров баула от переполнявших ее бебехов.

Вечером после выполнения обязательной программы /экскурсия по городу, художественный музей, мавзолей Димитрова/ турис­ты отдыхали в "Кабачке". Шарик, пардон, Миша Блямберг, лихо заказывал выпивку и закуску, а когда пришло время расплачиваться, у него в кармане не оказалось ни стотинки, за обоих заплатил Денис. "Еще пятнадцать лев фьють - и няма", - констатировал, он, ничуть об этом не сожалея - уж больно весело было в "Кабачке". Звучала болгарская музыка, танцевали девушки в национальных костюмах, вместе с ними в круговом танце носился и Денис. А когда народ захмелел окончательно, начались эротические танцы с поцелуями и залихватские гопаки-трепаки.

Утром подгулявшие славяне отмаливали грехи в соборе Александра Невского. Там шло торжественное богослужение, посвященное дню памяти павших в турецкой войне. Пел хор. Ничего более прекрасного Денис до сих пор не слышал, его переполнял восторг.

- Это настоящее искусство, - сказал он стоящему рядом Пампи. - Да замолчи ты! - прошипел Пампуццо и отскочил от него, как от Сатаны. Денис опешил. Он с удивлением взирал на замершего в молитвенной позе товарища.  "Он в духовном экстазе! Он верует в Бога!" - догадался Денис.

На паперти православного собора Дениса ждали нехристи - Блямс и Сенька.

- Я в "Сердике" уже поменял двадцать рублей под фамилию Кандырин. Теперь пойдем в гостиницу "Балкан", там тоже есть пункт обмена валюты. Помогите. Вот вам по двадцать рублей.

- Нам тоже лучше писать другие фамилии, - сказал Сенька.

- Я буду Ратниковым, - согласился Денис.

- А я - Гульфридом, - решил Сенька.

- Ха-ха-ха!    А мине остается кто? Ладно, буду Куркиным.

Так и сделали. Все свои контрабандные, (повезенные в плавках "мудейные") рубли Блямс обменял на левы и тут же их истратил, накупил нового барахла. Сенька страшно ему завидовал.

- Дуррак! И чего боялся? Надо было больше взять рублей. Купил бы я себе туфельки и плащ-болонью. Эх!

Блямс,  слушая его причитания, весело скалил зубы. Он был доволен собой.

Мелочные заботы и барахольные страсти исчезли на вершине Витоши. Отсюда София смотрелась как на ладони, только закрыта была голубой дымкой, деталей не разобрать.

Спустившись с горы, туристы уехали в Пловдив. В этом городе имеется музей боевой болгаро-советской дружбы. Главный экспонат - мундир генерала Толбухина. В парке - десятки орудий, танков, бронемашин. Блямс бегал между пушками и давал пояснения.

- О-о-о! - Родненькая! Вот ты где! - неожиданно завопил он, бросился к маленькой тонкоствольной пушчонке, обнял ее и поцеловал.

- Это, товарищи, моя пушечка-сорокопяточка, я из нее немецкие танки подбивал! Прямой наводкой!

В археологическом же музее ветеран загрустил - ничего интересного, кроме, пожалуй, древнего золотого клада, он здесь не увидал.

В Пловдиве шел дождь. Поднявшись на один из многочисленных холмов, туристы спрятались под кроной цветущей липы и, вдыхая чудный аромат, слушали обаятельную Кичку, дружно смотрели по направлению ее указующего перста - река Марица, новый город, старый город, мечети с минаретами, памятник русским воинам-освободителям, который называется "Алеша".

Под зонтик Кички кучерявым бесом нырнул Блямс, обнял прекрасную болгарку за изящную талию.

- Милая Киче, укрой мине от дождя.

- Михаил Иванович, не шалите, я на работе, - смеясь, произнесла Кичка и быстрым шагом направилась к автобусу. Шарик затрусил рядышком, организованная толпа туристов хлынула за ними. В старом городе северяне посетили расписной деревянный дом-музей народного быта и творчества, в котором аппарат для изготовления розового масла они приняли за самогонный аппарат, а из уст местного экскурсовода узнали, что "булка" по-болгарски - невеста, молодая жена, а "прямо" - направо.

В свободное время туристы бродили по городу. Блямс клянчил у Дениса три лева, Денис молча подносил под его горбатый шнобель толстую дулю. Попался Пампуццо. Шарик выпросил у него три лева, добавил остатки своих и приобрел за семь левов фату для дочери-невесты /булки/. Вот теперь он окончательно очистился от всяческих дензнаков и стал беззаботен, как дитя.

После Пловдива - Стара Загора. Старый город за горами. Так же, как и другие средневековые болгарские города он несет на себе печать четырех времен и народов начиная с до новой эры: фракийцы-римляне-болгары-турки, византийцы. Все побывали тут. Холмистый рельеф,  старые кварталы, новые кварталы, красные черепичные квадратные крыши, ультрасовременные коттеджи. На улицах шел сбор урожая цветов липы. В Болгарии не знают обычного нормального чая, вместо него для заварки используются липовые цветы. Во всех ресторанах туристы пили только липовый чай и очень его хвалили.

Покинув Стару Загору, автобус с колымо-чукотской группой едет на Шипку. По пути туристы увидели памятник матери генерала Скобелева, поставленный на месте ее убийства болгарами-русофобами, проехали Казанлык - Долину Роз. Масляничные розы - белые, мелкие. Они в основном уже собраны, но вдоль дороги растут пышные кусты багряно-красных декоративных роз.

Знаменитая деревня Шипка расположена у подножья лесистых гор. Главная ее достопримечательность - чудо-церковь, многоцветная, узорчатая красавица с золотыми куполами. На центральном куполе - православный христианский крест и поверженный к его подножью мусульманский полумесяц. В подвале под церковью - захоронены кости русских солдат-освободителей Болгарии от турецкого ига.

На Шипкинский перевал (1300 метров над уровнем моря) автобус взбирается серпантинами, по асфальтированной дороге. К памятной башне, венчающей вершину Столетова, ведет тысячеступенчатая лестница. Вдоль нее - щит с надписью:  "Тук изгря нашата свободата. Шипка е свято място." Внутри башни - символический саркофаг, поддерживаемый четырьмя лежащими львами, две замерзающие фигуры - русского солдата и болгарского ополченца и богиня победы Нике.

Самый высокий оборонительный пункт - Орлиное гнездо - голье доломитовые скалы. Ниже, на восточном склоне горы - основная линия обороны, обозначенная белыми каменными столбиками. Убедившись, что на Шипке действительно все спокойно, туристы с гордостью и грустью покинули этот символ русско-болгарской дружбы и... очутились в Габброво, городе анекдотов.

Восхитительная Кичка травит местные байки о скупости населения. "У габбровцев очень много детей, потому что они не зажигают ламп, экономят на керосине. "Так у нас ночи еще длинней! - заорали туристы. - У нас полярные ночи, полгода длятся!" Общий смех. В таком вот шаловливо-игривом расположении духа они и проехали этот замечательный город, название которого произошло не от горной породы габбро, как думали геологи, а от дерева габор, что значит граб.

Вечером прибыли в Тырново, "сказочный город мечты", как высокопарно представила его обольстительная Кичка. "Сказка" началась уже с гостиницы - старой, убогой, с одним умывальником и одним туалетом на весь коридор. Зато ужин получился удачным, с хорошей выпивкой и закуской, Блямс, выкобенивающийся перед соблазнительной Кичкой, исполнил свой коронный номер - твист на стуле стоящем на столе. Впечатлительная Кичка была в полном восторге – видеть ей такого еще не приходилось.

- Теперь запомнит, зарраза! - сказал, спрыгнув со стола, Блямс.

Утром туристы убедились - город Тырново действительно прекрасен. Этикетка на одноименном вине - лишь слабое его отражение.

Из этого чудо-города дорога ведет к морю.

Конечный пункт - Солнечный берег, ультрасовременный курортно-гостиничный комплекс, в котором самым захудалым считается отель "Плиска" - белая четырехэтажная коробка. Именно в него и поселили колымо-чукотскую группу советских туристов. Завершение четырехдневного автопробега по прекрасной стране Болгарии северяне отмечали в едальне под названием "ресторант Феникс". Войдя в зал, Блямс насторожился, как охотничий пес. "Немцы!" - сказал он, указывая носом на стол, за которым сидели, пели и раскачивались самодовольные господа.

У многих русских групп был прощальный вечер, так что когда северяне уселись за столы, в ресторане стоял такой рев, что о собственных выступлениях не могло быть и речи. Но со временем буйное пение отъезжающих и подгавкивание немцев становились все прерывистей и тише, а северяне поднапились, набрали силушки, да так рявкнули, что, всех перешибли. Козырной, фирменной песней группы была кубанская "Роспрягайтэ, хлопци, коней" с ее лихим припевом "Маруся, раз-два-три калына, чорнявая дывчина в саду ягоду рвала". Запевал и дирижировал староста группы билибинский геолог Ник-Ник. Прекрасная Кичка могла гордиться своей голосистой группой. Только жаль, что это был последний совместный гульгуй, - на следующий день она возвратилась в Софию.

 

С о л н е ч н ы й   б е  р е г (Сълнчев  бряг)

 

Обществу болгаро-советской дружбы для деловой поездки в город Грудово понадобилось семь инженеров, четыре врача и два учителя. Из группы северян в число инженеров попали Ник-Ник, Денис, Блямс и Шурик - иультинский горняк.

В Грудово после официальных мероприятий / митинг на площади, приветствие пионеров, возложение венка к памятнику болгарских революционеров/, делегаты были отвезены на клубничное поле.

- У вас на Севере золото - металл, а наше золото - клубника, - сказал болгарин, представитель общества дружбы.

Да, картина впечатляющая. Это не наши российские грядки, это необъятное поле, до самого горизонта, миллионы алеющих рядов. Ягоды необыкновенно крупные,  сочные,  ароматные - лучшая в мире клубника! Делегатов запустили по рядам - ешьте,  сколько влезет. Уж тут-то северяне показали, на что они способны!

- Клубника прямо с поля, минуя всяких посредников, вот в таких ящиках отправляется на экспорт. Ее самолетами доставляют в Берлин, Париж и Варшаву, - вещал гид.

Женщины,  сборщицы ягод,  со снисходительными улыбками наблюдали за обжирающимися братушками. Набив животы отборной валютной клубникой, гости вернулись в Грудово. Здесь их разбили на четыре группы, по числу городских предприятий. Куда идти геологам? Ник-Ник и Шурик выбрали кожзавод.

- Денис, мы с тобой имели самые тесные контакты с медичками, нам надо ехать в больницу, будем врачами. Я - гинеколог, ты - терапевт, - шепчет Шарик.

- Рискованное дело, можем погореть, - отвечает Денис.

- Положись на мине.

Самозванцы присоединились к двум настоящим медичкам и поехали в больницу, где их, приветствовали люди в белых халатах. Профессиональная беседа проходила в ординаторской. Колымо-чукотские врачи с удивлением узнали, что в Болгарии нет рахита, туберкулеза, гриппа, ревматизма, а детскому врачу вообще делать нечего. Денис молча слушал и улыбался, но Блямс таки не утерпел, выступил! На медицинскую тэму! Болгарских коллег ужаснули холода, полярные ночи и простудные заболевания,  о которых ярко, образно поведал "гинеколог" Блямс. Они заинтересовались, как такие суровые условия влияют на взаимоотношения людей,  в частности супругов.  "О-о-о!  - воскликнул доктор Блямс.  - Еще больше любим!"

Всеобщее оживление и смех наполнили ординаторскую. Белоснежные сестрички преподнесли русским коллегам подарки и розы,  сдвинули столы,  поставили коньяк и конфеты. Главврач больницы произнес тост за нерушимую болгаро-советскую дружбу,  за медицину и за медицинских работников.

- А кто вы все-таки такие? Какая у вас специальность? - неожиданно спросила Дениса соседка-болгарка.

- Мы геологи, - признался Денис.

- О, геологи! Как интересно! - обрадовались болгарские врачи. Прощаясь с болгарскими медичками,  советские псевдоврачи перецеловали их белые стерильные ручки. Машина скорой медицинской помощи доставила авантюристов в центр города, к райкому БКП. Сюда собрались и остальные подвыпившие на производстве группы / веселее всех выглядели "кожемяки" /. Усадив всех северян в автобус,  болгарские друзья вывезли их за город, в МТС,  где был приготовлен щедрый ужин.

Советские гости и работники МТС уселись за длинные столы и начали пировать. Было много речей, смысл которых сводился к одному - вечной признательности и любви болгар к русским братьям, дважды освободившим Болгарию. Ответные тосты произносили и подвыпившие туристы. Первым естественно, выступил русский брат Мойша Блямберг - освободитель Болгарии от турецкого, пардон, немецкого ига, геройский капитан. Он естественно волновался, отчего слова-паразиты, значить, так и сыпались из его, так сказать, мужественных уст. Это была, представляете себе, историческая, значить, речь, а не просто какая-то там галиматня. А финал ее грянул, как торжественная симфония: "Да живее вечната дружба советско-болгарскага хора!"

- Ура-а-а-а! - прокатилось по огромному залу-гаражу. Дюжие болгарские парни-трактористы подхватили Блямберга и начали его качать. Шарик взлетал под самый потолок, дрыгая кривыми ножками. Он был по настоящему счастлив.

- Наша граница - ваша граница!

- Болгария - шестнадцатая республика Советского Союза! - кричали болгарские друзья.
Провожали они братушек с музыкой, вином и клубникой до самого Сълнчева Бряга. В дороге все пили вино, у гостиницы "Плиска" пили вино, обнимались как близкие родственники.
- Вот это да! - сказал Денис, входя в свой номер с ящиком клубники.

- Вот это да! - согласился Шарик, водружая на столе кувшин с вином.

- Хороша страна Болгария! - проорал Денис.

- А Россия лучше всех! - продолжил Шарик.

На следующий день Денис пришел в свой номер с пляжа и увидел такую картинку.  На кровати сидит женщина, перед ней на коленях стоит Шарик, обнимает ее ноги, гладит их и целует от бедра до ступни, трется носом о плотно сжатые колени и жалобно канючит:

- Светочка,  ну Светочка,  ну дай, дай, я больше не могу. Светочка похохатывает, выдергивает шаловливую ручку из-под юбки, треплет страстного любовника за густую черную с проседью шевелюру.

- Сатир и Нимфа! - воскликнул Денис,  вспомнив знаменитую скульптуру. Только там Нимфа стоит - и голая, а тут сидит - и одетая. Ну а горбоносый кучерявый Сатир - копия Блямса.

- Ладно,  Миша,  хватит,  вставай,  ты же прекрасно знаешь - ничего тебе не обломится,  - ласково, как маленького,  капризного ребенка уговаривает Света Блямса,  - вставай,  в столовую пора.

- О-хо-хо,  какая проза, - тяжко воздыхает Шарик, поднимается и вместе с товарищами отправляемся на очередное мероприятие - обедать.

Первые четыре дня на пляже трепетал зловещий черный флаг, дул сильный ветер с моря, гнал волну за волной, белые барашки резвились на гребнях. За это время пять человек - немцев и русских - пытались утонуть, захлебывались, орали, взывая к помощи.
Попадая в донные ямы, они не могли из них выбраться, рыхлый зыбучий песок выскальзывал из-под ног, откатывающиеся волны тащили их в море, на глубину.

О состоянии моря сигнализируют флаги. Черный флаг - "опасно на живота! В море не лезь - утонешь, как пить дать! Спасем  твой труп! Красный флаг с крестом - заходи, не бойся, в случае чего - вытащим. Белый флаг - купайся и плавай смело, ничего с тобой не случится, если ты не пьян.

Никто из северян не утонул, пляжный период туристической путевки подошел к финалу.

На Солнечном Берегу по заключению Дениса, была семь чудес - бар "Фрегат", ночной бар "Варьете", рулетка,  скаковые    лошади,  конные экипажи,  верблюд и Блямс. Проанализировал Денис и болгарские спиртные напитки: сливовка напоминает обычный самогон,  ракия - самогон-первач,  мастика - анисовые капли. И все  это ни в какое сравнение не идет с русской водкой "Столичной".

Прощальный ужин за общим столом прошел вполне прилично,  без эксцессов,  с речами штатных ораторов,  с песнями и плясками. Председатель Бургосского окружного совета болгаро-советской дружбы жаловался. Тяжелая,  говорил он,  у меня работа, сопьюсь я с вами,  другари. Жена ругается - связался ты с  этими русскими,  никогда не бываешь трезвый.

В день отъезда над Солнечным Берегом торжествовал белый флаг - флаг мира и благополучия. Искупавшись последний раз,  Денис и Блямс попрощались с немецкими сопляжниками,  подарили им деревянные расписные ложки,  получив взамен шариковые ручки. Уходя,  крепко пожали им руки.

- Фридэн унд фройндшафт! - сказал Денис.

Аллесь гутэс,  аллес гутэс,  - ответил Вернер.

Из аэропорта "Бургас" туристы вылетели на самолете ТУ-104 и через два с половиной часа приземлились в аэропорту "Шереметьево".  Здесь северян ждал автобус "Интуриста", который и доставил их в центр Москвы. Колымо-чукотская группа разбежалась. Ник-Ник, земляк Дениса, дал ему свой кисловодский адрес,  пригласил в гости. Блямс попросил у Дениса денег на дорогу и предложил поехать вместе с ним,  помочь довезти заграничные приобретения до города Харькова, где у него имеется частный дом и своя собственная жена.   Денис согласился.

Дома, в Блямберхолле, Шарик присмирел, успокоился. Блаженно развалясь после душа на диване, он произносит сакраментальную фразу: "Что еще нужно человеку?" Действительно, ему больше не о чем мечтать, ему не надо больше хохмить-придуряться и, изнывая от желания, домогаться посторонних недоступно-капризных женщин. Вот она, рядом, его нежная, всегда готовая, податливая красавица-жена Ганна Власовна, натуральная, природная блондинка и превосходная хозяюшка. Но огорчает и она - не хочет ехать на Чукотку. Мотивы просты - ужасный климат, скука, боязнь окончательно потерять зрение. "Здесь за мной мужики табунами бегают, а там ослепну - кому буду нужна?" Все ее дальнейшие планы связаны с укреплением харьковской крепости. Ей подпевает теща: "Кому нужна твоя шикарная, как ты утверждаешь, трехкомнатная квартира на Чукотке? Здесь надо устраиваться. И дети тоже здесь будут жить". После таких разговоров Блямс впадал в минор, становился грустным и неразговорчивым.

А Денис трое суток как сыр в масле катался. Он пил с Ганнной Власовной самогон и домашний бутылочный квас из погреба, похожий на шампанское, поглощал борщи, холодцы и вареники, гулял с супругами Блямбергами по Харькову, ходил с ними на пляж и в ресторан, одним словом, жил припеваючи. Миша и Ганна проводили Дениса в аэропорт. Перед вылетом они выпили вместе с ним по сто грамм коньяку и закусили сосисками.

В Энгельсе у тещи Денис не засиделся. Он написал письмо Славе Майорову в Турки. "Здравствуй, друже Станислав - царь Хопра, лесов и трав. Приезжать ли нам к тебе иль видал ты все в гробе? Передумал ты иль нет телеграммой дай ответ. " Через три дня телеграмма была получена.  "Приезжайте к нам ребятки жить придется вам в палатке привезите сигарет здесь болгарских вовсе нет. Десять душ Майоровых". В телеграмме таился скрытый намек на нежелательность приезда, но Денису и Оле так надоел Энгельс, что они решили рискнуть. "Готовь палатку и кукули делай маршрутную погоду вылетаем два человека и одна женщина Доценко", - телеграфировал Денис.

Доценки вылетели из Саратовского аэропорта на "кукурузнике"-биплане АН-2.
Девять пассажиров. "Лайнер" идет низко над землей, Васька орет и извивается. Оля надела в дорогу глухое платье, достать сиську и успокоить короеда она не может, пришлось ей сбегать в туалет и переодеться. Денис смотрит в окно. Саратовская степь, изрезанная оврагами, с редкими рощицами и лесополосами, с полями созревшей пшеницы близ Хопра сменяется обширным лесным массивом, в котором все еще пока живут дикие лоси.

И вот - Турки. Слава с велосипедом встретил гостей и повел их на хату. Встреча, знакомство, праздничный ужин. После водки плыли в лодке по зеленому Хопру. Лодка большая, тяжелая, остойчивая, весла длинные, тяжелые, уключины скрипят. Тихая, теплая звездная ночь, красивые лесистые берега, тихая, теплая, ласковая река. Купаясь голяком, северяне визжали от удовольствия. А потом они до глубокой ночи сидели под деревьями, дулись в дурака и поглощали вишни, наворованные Славиком в соседском саду.

На следующий день - большое плавание вверх по Хопру. Слава и Денис гребут поочередно, лодка идет то прямо и плавно, то рывками и зигзагами. Вдоль берегов - тростники и водоросли, желтые кувшинки и белые лилии. Выбрав подходящее место - песчаный пляж, песчаное дно, чистая вода - поставили палатку, развели костер. Женщины взялись за приготовление пищи на шесть взрослых персон, мужики - за ловлю рыбы, купание и загорание. После обеда к добытчикам-рыбакам присоединились Варушка и Оля. Денис от этого увлекательного занятия отказался - ему не везло. Он был приставлен в качестве няни к двум короедам - Ваське и Анке, шлепающие ручонками по речной воде. Играет спидола.

Тихая музыка разливается по водной глади, звенит в тростниках, тает в листве деревьев. Идиллия. Мечта чукотского старпёра.

- Однако, пора, - говорит Варушка, - надо еще за смородиной на гору сходить пока светло.

Вниз но течению греб Денис, ему помогали скво. Слава почувствовал озноб и слабость во всем теле и от весел отказался. Лодка рыскала от берега к берегу. В одном месте она напоролась на корягу. Пристать к берегу Денису не удалось, он проскочил мимо причала. Слава занервничал, преодолев слабость, взялся за весла и ловко причалил. Окончательно вывел его из равновесия пьяный абориген в длинных трусах. Усмешливо глядя на процессию с веслами, удочками, рюкзаками, сумками, малыми детьми и детской коляской в придачу, он произнес:"Я думал, глупые люди живут только в Москве. Оказывается, они и Турках есть".

- Один ты умный! - огрызнулся Слава.

- Нет, это ты умный! - заорал   абориген.

- Нет ты! - И взбешенный Славик рванулся к обидчику.

Варушка поймала его за рукав, удержала. Настроение у всех, кроме детворы, было изрядно подпорчено. Дома вообще началось черти-что. Слава, замерив температуру /оказалось 38,5°/, слег в постель, с головой укрылся одеялом. Заплакала-захныкала его сестра, саратовская злюка, тоже приехавшая в отпуск, стала жаловаться матери на племянника, Славкиного сына, что он обижает ее девочек. Истерически возрыдала Варушка, ударила сына, тот завизжал, как поросенок, захлебнулся слезами. Короче говоря, произошел взрыв отрицательной психической энергии. Доценки не знали, куда деваться. Ночь они провели в сенях, на узкой твердо-пупырчатой койке. Короед спал на полу возле них. Он просыпался и уползая то под койку, то к дверям, приходилось его ловить и водворять на место.

Утром в хате теснотища, духотища, ругань, обиды, недомолвки, неприязненные взгляды на гостей. На улице - дождь, ветер, грязь. Слава и Денис сходили на рынок, хряпнули водки, укрепили Дух. После обеда прояснилось и приятели, прихватив Олю с Васькой, сели в лодку и ударились в бега от раздраженно-сварливого майоровского бабья. "На волю, в пампасы!" Цель - рыбалка. И снова - у Славки клюет, у Дениса - нет. Почему? Слава вырос на этой речке, он с детства насобачился ловить рыбку на червя. У него даже окуньки есть тигровой масти, полосатенькие. А у Дениса за четыре часа всего три рыбки в палец величиной - синьга, ерш и красноперка.

Обратно гребли ночью, ориентируясь по звездам, то и дело тыкаясь в тростниковые берега. У Дениса на ладонях выскочили кровавые мозоли.         

Оля с Васькой на шее в Турки возвращалась пешком. Она шла по суше, по узкой лесной тропинке и впервые в жизни напоролась сразу на двух гадюк. Она испугалась, взбесилась и понесла. Она кинулась в дебри, заблудилась, снова нашла тропу и, опасливо кося глазом под ноги, поскакала в село. Наездник Васька хохотал во всю глотку - ему нравилось, как с ним играет мама.

И снова ночь, и снова утро. Старухи начали шмыгать через сени с самого с ранья. Шмыгает, злобно   хлопают дверями и ворчат: "Разве на такую ораву наготовишься?"

- Влипли, - делает вывод Оля.

- Ага, еще как, - отвечает Денис.

А на дворе - промозглая, нелетная погода - тучи, ветер, дождь. Слава сбегал на рынок, купил мяса, приказал хозяйкам сварить щей. В ожидании обеда приятели пилили дрова и радовались - нашлось полезное дело, да и время быстрее пройдет.

- А может самолеты все-таки летают? - спрашивает Денис. Его пугает перспектива дальнейшего пребывания здесь.

- Да ты что! - возмущается Слава. - Даже наши чукотские соколы в такую погоду дома сидят.

 - А все-таки. Давай сходим в аэропорт, узнаем.

Сходили, узнали - летают! Снизу, под облаками! Молодцы! Денис от радости чуть ни пустился в пляс. Он берет билеты на семнадцать тридцать, товарищи бегут в село, хватают Олю, Ваську, чемодан и возвращаются обратно. Дорога длинная, три километра, грязь скользкая, Васька тяжелый, чемодан тяжелый, но желание  улететь настолько велико, что эти трудности преодолеваются на одном дыхании, рысью. Это был не отъезд, а самое настоящее бегство. "Я тоже, наверно, завтра уеду," - говорит на прощанье Слава.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ В НЫРВАКИНОТ

Москва-Амдерма-Тикси-Анадырь.

Уже в Амдерме повеяло северной тоской. Мороз, черная, отталкивающе-пугающая даль над Ледовитым океаном, кладбище металла и дерева, одинокие, сиротливые огоньки. Такова земля. Но небо! Как только самолет поднялся в воздух, оно радужно заполыхало чарующим, неземным, ионосферным пламенем Северного сияния. Четыре часа полета до посадки в Тикси Денис неотрывно смотрел в окно, замерев от восторга  перед величием и красотой ближнего космоса.

Третьего октября Доценки прилетели домой, в Нырвакинот. Произошла радостная встреча с Виноградовыми ведь не виделись полгода! За обедом друзья и подруги пили зверобой. После обеда Денис в приподнятом настроении явился на работу и первым делом заглянул к Пухову. Там оказался и главный геолог Ратников.

- Ага, прибыл! Ну что ж, с приездом. И с отъездом. Завтра полетишь в Магадан. А сегодня - приемка полевых материалов Иконникова. Ты - член техсовета и приемной комиссии.

Так начался новый трудовой цикл.

В первый же день пребывания в Нырвакиноте Доценки узнали все основные события, происшедшие во время их отпуска. Одно из них - семейная драма Кандыриных. Их дочь Эльза закончила среднюю школу... беременной, и уже вышла замуж и родила дочку. Парень, с которым Эльза нагуляла ребенка в школе - ее одноклассник Витька Макаров. Доигрались! В классе, после уроков. Теперь они муж и жена, живут в Магадане. Витька болен, у него туберкулез. Он умеет рисовать, работает художником-оформителем. Папа Ка стойко перенес этот удар судьбы - малолетнего чахоточного зятя он принял на грудь.

После отпуска Дениса Доценко с понижением оклада назначили на новую должность - старшим геологом тематической партии. В Магадан он должен был лететь за консультацией по составлению сводной карты полезных ископаемых Чукотки.

Сын его Вася уже на   третий день после приезда схватила скарлатину. Маму Олю освободили от работы на двадцать один день. Друзья и просто сотрудники надавали Денису кучу заказов, они попросили его купить в Магадане и привезти: тетради в косую линию (одной из сидячих геологинь), туфли сорок третьего размера (Пухову), пылесос (Майорову), стул для пианино (Марусе Виноградовой), шариковые ручки (секретарше). Жена заказала: лук, лимоны, апельсины, селедку, яйца пиво, вино,  зубную пасту и горшочки для цветов. "Ну-ну...", - подумал Денис.

Ехать ему ужасно не хотелось. И не только из-за грандиозности заказов. При одной мысли об Анадыре ему становилось до того тоскливо, что словами не передать. И все же - надо. Полетел. В холодном грузовом самолете. Сильно продрог. В Анадырском аэропорту ночевал в старо протертом до дыр кресле. Морозный воздух, вползая с улицы, продирал ноги. Через день Доценко прибыл в Магадан, устроился в предложенной ему ведомственной гостинице и пошел по инстанциям.

Удивил Дениса теплым приемом начальник поискового отдела Павленко. Войдя к нему, Денис официально представился: "Геолог Доценко, Восточно-Чукотская экспедиция." Начальник, улыбаясь, встал из-за стола

- А-а, сельский, заходи, заходи. Как же, знаю такого, знаю. Помню, как ты наяривал на балалайке и шпарил частушки. - И он энергично пожал руку Дениса. - Ты заходи ко мне еще, поговорим.

Консультант и руководитель темы - старый пасквилянт и оппозиционер Колтовский всех разносит, со всеми ругается, начальника Управления Драбкина называет "Изя-пизя", но главного геолога Аникеева побаивается и не позволяет себе шуток на его счет.

Войдя в курс дела и получив в геофонде необходимые материалы, Денис принялся за работу. Выходные дни он пропьянствовал с товарищами-геологами, переехавшими в Магадан из Нырвакинота. Инженер по технике безопасности Ваня Задорин расспрашивал про своего подчиненного и друга Митю Федина, негодовал, что он до сих пор не женат и грозился подыскать ему невесту. "Поеду в отпуск, уговорю свояченицу, старую деву. Она ему подойдет".

Побывал Денис и у сестры Зураба Кахии, узнал номер его петропавловского телефона и позвонил ему. В голосе Зураба чувствовалась неподдельная радость: "Родной, целую, обнимаю! Как ты там? Не передумал к нам переезжать?" Денис заверил друга, что нет, не передумал надоела Чукотка. В апреле-мае, если будет вызов, разумеется, он переберется на Камчатку. Это его давняя мечта.

В конце октября состоялся НТС (научно-технический совет) СВГУ ( Северо-Восточного геологического управления) по теме Доценко. Председатель НТС Аникеев все схватывал на лету, торопил, обрывал, передергивая оказанное, сбивал ораторов спанталыку. Все вопросы были решены за десять минут.

Пожилые члены НТС сгрудились у стола Аникеева, рассматривают его камни-срезы, прекрасно отшлифованные агаты. Один из старых пердунов (старперов) доверительно воркует: "Я, Николай Петрович, после ухода на пенсию приобрету камнерезный и шлифовальный станочки и тоже буду делать такие красивые вещи, как у Вас." "Да-да, да-да", - похрюкивает самодовольный шеф.

Проваландавшись два дня с протоколом НТС, Доценко пошел на его утверждение к Аникееву. Тот спешил на бюро Обкома КПСС. Толстый, пузатый, самоуверенный, страшный, со звездой героя на груди, он являл собой образец типичного Большого Начальника, Великого Администратора, Непогрешимого Номенклатурного Работника. Взглянув мимоходом на Денисовы бумажки, он отрубил: "Нет, нет, нет! Не годится! Этот протокол надо передать в следственные органы!" И ушел. Вместе с Горбанем - бывшим начальником Восточно-Чукотской экспедиции, а ныне главным инженером СВГУ. Признать букашку Доценко за знакомого Горбань не пожелал. Вожди. Супермены. Власть имущие. Как ненавидел их Денис - простой геолог-производственник. В полной растерянности он стоял в приемной и соображал, что бы это значило, как ему поступить в сложившейся вполне неопределенной ситуации. "А ну вас всех к такой-то матеря! Поеду домой, будь что будет!" - решил он и сказал об это Колтовскому. Тот прямо таки побледнел.

- Нет, нет, ни в коем случае. Ты, Доценко, должен сам протолкнуть протокол, нажимай на Аникеева. С людьми с периферии он еще более-менее вежлив, а нас он вообще не признает! Меня он обругает матом и прогонит. Так что ты сам, сам, я никак не могу.

Денис поступил по-своему. Он написал Аникееву рапорт и был таков. Просидев в Магаданском аэропорту (на пятьдесят шестом километре Колымской трассы) двое суток, он вылетел в Анадырь. Его багаж составляли ящик с яйцами и луком и чемодан, в котором лежали большая плоская банка магаданской малосольной селедки, пятилитровая канистра с пивом и две бутылки хорошего вина.

В Анадыре Денису повезло, здесь его встретили свои люди - Митя Федин и кум-Соб (Юрий Иванович Собко). Настоящим кумом Собко доводится только Майоровым,    он крестил их сына. Кумовья - Станислав Петрович и Юрий Иванович - относились друг к другу с юмором. "Здорово, кум, вообще, ну как дела?" "А такие, кум, дела - как легла, так и дала". "Ну, кум, ты и даешь, вообще". И оба долго смеются. Вслед за Майоровым вся экспедиция стала величать солидного Собко кумом. И вот этот самый кум-Соб, мужик добродушный, раскормленный, красномордый (гипертония), криворотый и неторопливый (в институте учился заочно пятнадцать лет) попался Денису в Анадырском аэропорту   и здорово выручил его. Имея место в гостинице, он предложил   Денису свой спальный мешок и пол под своей койкой. Проблема с ночевкой была решена. У Дениса было лишь одно опасение - как бы Соб не провалился сквозь сильно провисшую панцирную сетку...

Летная погода установилась на третий день. Три борта один за одним ушли на Залив Креста, но Денис на них не попал. И вот последняя регистрация   - на грузовую "аннушку". "Да хоть на черта, лишь бы улететь!" - воскликнул измученный геолог.

Остатки нырвакинотцев были посажены в промороженный АН-2, пилоты прогрели моторы и... заглушили их. Раздалась команда: "Вылезай! Рейс отменяется!" "Как? Что? Почему? Что за дурацкие шутки?" - загалдели возмущенные пассажиры.

- Граждане, выходите! Не волнуйтесь! Полетите на другом самолете, на ИЛ-18. Давайте, давайте, быстренько!

- О-о! Так это даже лучше! - возрадовались нырвакинотцы. - Полетим в тепле. Вот только за багаж зря заплатили.

Вечером в Нырвакиноте Денис созвал к себе на квартиру всех друзей-товарищей и угостил их магаданским пивом, вином и селедкой. Так он отпраздновал окончательное возвращение домой.

Наступил ноябрь - месяц рождения обоих супругов-Скорпионов. Оле исполнилось двадцать пять, Денису - тридцать. В производственно-геологической судьбе Дениса наступили перемены - его назначили старшим геологом рудной разведки. Денис сел за стол рядом со старшим геологом россыпной разведки Савчуком. Благословляя Доценко на новую должность, папа Ка говорил: "Ты, Денис Иванович, хоть годами и стажем моложе Савчука, но будешь неофициально как бы начальником разведочного отдела, главнее, как бы, Порфира Богдановича. Ты сам понимаешь, у него россыпи, а у тебя - руды! К тому же он лентяй и тягомотник, а ты у нас парень боевой, трудолюбивый, так что присматривай за ним, контролируй, поставь себя так, чтобы он понял: ты - начальник".

"Ну и хитрюшка же ты, Папуля, - смеялся внутренне Денис, слу­шая лукавые речи Кандырина. - Ничего этого не будет. Раз оклады равные, значит, права и обязанности тоже равные, это ясно и ежу. А добровольно лезть в начальники - извините..."

Практически получилось даже наоборот. Савчук пытался руководить новичком чиновничьего дела, давал ему советы. Понаблюдав за ретивым геологом, лихо разделывающимся с бумагами, он пришел в ужас.

-Денис, эт самое, ты куда, значить, спешишь? Работу надо беречь!

- Ага! Вот она, главная формула бюрократа: "работу надо беречь". Как хорошо сказано! - искренне восхитился Денис. Савчук расхохотался.

- Ты это сам скоро поймешь.

- Я так не смогу. Если не будет работы, я ее буду искать.

- Ха-ха-ха! Не городи телегу!

Прошло некоторое время. Денис убедился - главная неприятность новой должности не в бесполезном сидении в кабинете, а в зимних командировках. На собственной шкуре он испытал, что значит быть Черной Костью, работать в стационарных геолого-разведочных партиях в условиях чукотского Заполярья. И он пожалел о потере своей прежней должности, позавидовал геологам сезонных полевых партий, всю зиму сидящих в теплых кабинетах за камеральными столами.

В этот период его и настигла Кира Ершова, корреспондент Магаданского радио, баба цепкая, как бульдог. Потащила она Дениса и Женю Виноградова в редакцию на запись. Ночь. Ветер лютый, идти далеко. Женя в модной паралоновой курточке бежит, обняв гитару, дрожит, зубами от холода щелкает и на чем свет стоит Киру ругает: "Вот зарраза! Вот привязалась!"

В редакции Кира сходу воткнула что-то не туда, свет погас, магнитофон задымился. Друзья обрадовались   и - деру! Ершова за ними: "Мальчики, стойте, куда же вы! Подождите! Я с вами!" Догнала, приперлась к Денису домой, выпросила у некстати подвернувшегося соседа Занозы магнитофон и сделала таки запись Денисовых песен "Сезон-65" и "Маршруты". Особенно понравилось этому дьяволу в юбке второе музыкальное произведение. "Ну и песня! Прямо ковбойская!" - воскликнула Кира и пожала руку автору - исполнителю. От гитары Жени Виноградова она тоже была в восторге "Какие у вас в экспедиции талантливые люди!" - сказала она, уходя.