ЦИКЛ   -  IХ (1983 –1986)

В состав Мараваамского отряда влилось три татарина сразу - молодые специалисты из Казанского университета Валера и Анас и вездеходчик Гриша. Причем Валера и Гриша - из крещеных татар,  с русскими фамилиями (Яковлев, Кудряшев) - ребята черноволосые, добродушные, а мусульманин Анас Сейфулин - рыжий, заводной, отменный пьяница и матершинник. По деловым же качествам все волжане были хороши - трудолюбивые, добросовестные (среди геологов-полевиков иных и не бывает). Возглавлял казанскую группировку флегматичный мариец Генрих Козин.

Здесь следует заметить, что зимой в конторе и летом в один и тот же геолог - не одно и то же. Геолог на камералке - все-равно, что зверь в клетке, его поведенческие инстинкты уг­нетены. Но стоит выпустить его на волю, как он превращается в естественное первобытное существо. Одна из песен Дениса содержит такие строки: «В тундре превращаюсь в человека, в поле становлюсь я сам собой. Там плевать мне на проблемы века, мать-природа там владеет мной».

Главной поисковой задачей Мараваамского отряда в сезоне-83 было изучение оловянного месторождения, открытого Козиным в прошлом году. Анализы проб из кварц-касситеритовых жил показали высокие содержания металла, участок стал первоочередным для проходки канав. Денис долго соображал, как назвать объект, как его окрестить. Ближайший крупный ручей - Отросток, ручей поме­льче, пересекающий редкое поле -Деве. Коллектив отряда решил, что оба названия неприличные, имеют сексуальный привкус, но Дева все-таки предпочтительнее. Да и первооткрыватель – старый холостяк, ему это имя должно быть приятным и даже желанным.

Генрих, ты на Деву согласен? - спросил Денис.

          -  Вот, что это? Какая разница, как назвать. Мне все-равно, - отмахнулся Козин.

- Ты заварил кашку, тебе и большая ложка - хпябай. Будешь изучать Деву. Сам не справишься - Валера поможет,

- С удовольствием! - бодро ответил комсомольский активист.

В задачу Дениса входило детальное изучение складчатого основания меловых вулканитов - триасовых осадочных пород. За ка­меральный период выяснилось, что они - самое слабое место на карте. Для них нет опорных разрезов, во многих стратиграфических подразделениях нет фауны и флоры, возраст их неизвестен и в взаимоотношения не ясны. Никто, кроме Доценко, справиться с этими проблемами не мог, другие геологи имели свою узкую специализацию (по вулканитам, по магматизму, по полезным ископаемым, по четвертичным отложениям).

При защите геологического задания (программы полевых работ) руководство экспедиции определило главной задачей Доценко как начальника отряда контроль за поисковыми работами, особенно на месторождении Дева. Денис заявил, что этот пункт программы для него невыполним,  поэтому что все его время расписано на весь сезон по дням и лабазам. Если не будут расчленены осадочные породы (флишоидная толща), карта будет некондиционной и отчет не пройдет.

- Кто-нибудь другой может этим заняться? - спросил начальник экспедиции Каталенко.

- Нет, не может.

- Хм... Тем не менее, вы все равно обязаны посещать и контролировать другие участки, Деву - особенно.

И эта запись в геологическом задании осталась. «По своему они правы, - думал Денис. - Взялся за гуж - не говори, что не дюж. Просто у меня из-за пространственной разобщенности участков и отсутствия транспорта не будет ни времени, ни физической возможности проводить контроль. Быть одновременно и главным руководителем и главным исполнителем полевых работ - это нонсенс. А, ладно, чего тут сейчас рассуждать, на месте будет видно».

Полевой сезон начался.

Сменив толстого, тяжелого, добродушного, орденоносно-лысого Кирилла Пухова, новый начальник ЦГГП, тоже лысый, но длинный, худой и подвижный Федор Свистоплясов энергично взялся за органи­зацию и заброску в поле сезонных отрядов. Его усилия увенчались видимым успехом - полевке работы начались на две недели раньше чем в предыдущие, пуховские годы.

В Мараваамском отряде как и в прошлом году маршрутными рабочими Дениса Доценко и Петра Польского были старшеклассники Игорь Каров и Вася Доценко. В первый маршрут Денис вышел со стоянки на ручье Утиный Нос тридцатого июня с целью поисков фауны в осадочных отложениях позднетриасового возраста. Ракушек найти не удалось. В этот невезучий день шквальный ветер сорвал палатку. Ветер яростно обдувал геологов и в следующем маршруте на Цветные озера. Игорь брал спиннинг, но из-за сильного ветра ничего не поймал - рыба не любит такую погоду, ложится на дно.

На вторую стоянку группу перебросил на вертолете МИ-4 известный на Чукотке пилот - асс Алексей Мазур. Рейс был оформлен, как аэровизуальные наблюдения. Перед вылетом из работающего мотора старой машины повалил густой черный дым. Денис испугался: «Как можно лететь на таком аппарате?»

- Почему твоя керосинка так дымит? - спросил геолог у Мазура.

- Керосинка? Да ты знаешь, сколько она налетала? - обиделся  лихой пилот. - Отличная машина! Она еще поработает! Садись, пое­хали! - И он, морщась, замахал руками, разгоняя дым.

Вторая стоянка была не берегу одного из Цветных озер, среди ледникового холмисто-западинного рельефа с редкими выхо­дами в урезах ручьев и на вершинах холмов темно-серых алевролитов и песчаников предположительно карнийского яруса. Денис подтвердил позднетриасовый возраст пород, собрав трубчатые раковины флагрин.

В сетку, поставленную прямо у берега озера, на мелководье (лодки не было)  занесло двух крупных налимов, из которых получилась жирнющая уха. Печень налимов была поджарена и с отвращением съедена, от нее Дениса даже поташнивало - настолько она была жирна.  «Поганая все-таки рыба», - решили полевики.

На третью стоянку - речку Зрелую - Денис и Игорь шли пешком. Во второй половине дня их накрыл косой секущий дождь. Денис набросил на себя целофановую пленку, а у рабочего и того не было, он изрядно промок. Но при ходьбе под вьюком это не беда-все равно изнутри жарко.

От третьей стоянки было ближайшее (около двадцати километров) расстояние до Девы. Поставив палатку, Денис налегке отправился туда. Валера Яковлев, детально исхаживающий и опробующий месторождение, успел сломать на рудных глыбах уже четыре молотка. Денис присоединился к нему, помог, сделал несколько поисковых маршрутов по склону водораздела, проследил наиболее богатые рудные свалы, длинным веером спускающиеся к подножью горы, наметил серию коротких канав под конкретные кварц-касситеритовые жилы.

Возвратившись на свою стоянку с сознанием выполненного долга, Денис продолжил стратиграфические исследования. Речка Зрелая, долина которой была перегорожена конечноморенным валом, огибая препятствие, образовала петлевидный врез-каньон, цокольную террасу с выходами коренных осадочных пород в основании. Здесь Денис составил частный разрез терригенных отложений.

Вечером после маршрута Денис обнаружил в палатке нечто удивительное – на примусе стояла кастрюля с горячей гольцовой  ухой! И записка на ней: «Кушайте на здоровье. Петр, Вася». Произошло это маленькое чудо девятнадцатого июля.

На четвертую стоянку Денис и Игорь должны были лететь на вертолете. Но вот настал намеченный день, палатка снята, рюкзаки упакованы, погода есть, а вертолета нету. Сидеть и ждать – дело утомительное, а, может и безрезультатное. «Уж лучше двигаться к цели пешком, хоть медленно, но верно. А если вертушка все-таки появится, дадим ракету, пилот увидит, сядет, подберет – так рассуждал Денис, шагая к Маравааму. Длинноногий Игорь, как прирученная цапля, следовал за ним. Пройдя примерно треть пути, завьюченные пешеходы сначала услышали, а потом увидели вертолет, который шел к ним со стороны отработанной стоянки. Это летел на своей воздушной керосинке друг геологов Мазур. Он увидел их сгорбленные фигурки, подсел и за десять минут доставил на новое место. Игорь получил от матери посылку, главной составной частью которой были красные помидоры. Вкусные и красивые овощи значительно украсили серый быт полевиков.

Стоянка номер четыре, ручей Кривой. Детальное изучение  разрезов амгуэмской свиты. Послойное описание. Осадочные породы - песчаники, алевролиты и глинистые сланцы - смяты в складки, что значительно осложняет выполнение стратиграфических задач. В песчаниках наблюдалось большое количество известковистых конкреций, в алевролитах встречался растительный детрит.

Денис и его напарник Игорь жили мирно. Старый геолог не требовал от парня невозможного. Просыпаясь первым, он готовил завтрак, поднимал молодого засоню, кормил его, помогая собрать, маршрутный паек. Обед - за радиометристом. Пока Денис зарисовывал обнажения или, разложив цепочкой образцы, описывал их в полевой книжке, Игорь на костре кипятил воду, заваривал чай. Теперь он был уже опытным «костронавтом», не то, что в прошлом году. Повзрослев, он стал и более устойчив на своих длинных ходулях, спотыкался, заплетался и падал редко. Одним словом, окреп.

Стоянка номер пять, ручей Теснинный, оловоносный участок "Озорник". Покинув Деву, поисковые работы здесь вели Боря Кутенков и Валера Яковлев. Вместе с ними Денис провел рекогносциро­вочный маршрут по водоразделам, прошел вдоль зоны минерализации с высыпками желто-оранжевой глины, отобрал из нее пробы для промывки и изучения шлиха. В нижней части склона водораздела, вдоль уступа, фиксирующего разрывное нарушение северо-восточного направления, была установлена цепочка развалов кварцевых жил с вкрапленностью касситерита. В этом месте были намечены канавы.

Изучив коренные выходы амгуэмской свиты по ручью Теснинному, Денис завершил первый круг и возвратился на базу.

На базе - два сюрприза. Первый - сгорел бичхолл, двойная палатка-шхуна с общим тамбуром посредине. Автор пожара - пьяный завхоз Трусько - успел выскочить, сумел спасти слегка подгоревший паспорт, а все остальные вещи сгорели начисто.   Подотчетному лицу - начальнику отряда Доценко - был бы нанесен невосполнимый материальный ущерб, если бы палатки и брезенты, использованные на строительстве бичхолла, числились на нем. К счастью, они были старые, списанные и Денис не пострадал. Худо пришлось рабочим и самому Трусько, потерявшим цивильную (поселковую) одежду.

Сюрприз второй – нагрянул вертолет для перевозки аммонита с трассы на базу. Надо ж было такому случиться, что именно в этот день с утра Денис отправил на вездеходе почти весь наличный состав отряда на Озорник, для массового отбора литогеохимических проб. И пришлось ему самому весь день в роли грузчика летать на правый берег Амгуэмы, где стоял ППД со взрывчаткой, таскать на брюхе, подкидывать-толкать вверх и сбрасывать тяжеленные деревянные ящики с порошком, кряхтеть – потеть – тужиться – пыжиться - упираться. Этим же занимался и Саня Крюкаков, сопровождавший ППД, ответственный за доставку взрывчатых материалов.

Денису непривычные физические упражнения, характерные для тяжелой атлетики, впрок не пошли. Он надорвался. Он до того уработался - натрудился, что впервые  в жизни с ним приключился самый элементарный, самый вульгарный радикулит, о котором до сих пор он знал только понаслышке да по визуальным наблюдениям над Толиком Виденко, когда он однажды согнулся, уперся лбом в землю и разогнуться-подняться не мог. Тогда Денису было смешно, а теперь было не до смеха - острая боль в районе кобчика сопровождала каждое его движение, она не давала ему даже намотать пор­тянки и обуть сапоги. «Как же я дальше-то буду работать? Накрылся сезон», - горевал геолог, мало веря в пользу горячей грелки, наложенной на поясницу.

Собравшись на базу после завершения первого круга, работники отряда, естественно, устроили баню, а после нее - мощную пьянку. Разозлившийся татарин Анас с длинным кухонным ножом гонял вокруг палатки презренного завхоза Трусько, он хотел его зарэзать, сделать ему «секир-башкам»! Выполнить это намерение Анасу помешал его друг Валера. Завхоз Трусько остался жить.

Трудовой радикулит у Дениса Доценко мало-помалу проходил. На втором круге начальник отряда присоединил к своей группе еще одну маршрутную пару - геолога Галину Типанову и ее радиометриста Сережку Гапонина - второго Васиного дружка-одноклассника. После нескольких маршрутов Типа заявила, что она с Гапончиком психологически не совмещается, что он ее раздражает,   поэтому его надо заменить. Денис отдал капризной Типе спокойно - добродушного Игоря, а Гапончика взял себе, о чем сразу же и пожалел. В маршруте этот обалдуй потерял журнал радиометрических наблюдений - весь свой труд за полевой сезон. Это была беда. «Ищи, Серега, ищи, - приказал Денис, - иди по своему следу, как собака». На третий день Гапончик возвратился с поисков с широченной от уха до уха - улыбкой, он нашел журнал!

 - Удивительно, как это ему удалось, - пожала плечиками Типа.

-Дядя Денис, дай ножик, банку открыть, - попросил Гапончик. Денис дал. Серега надавил на банку консервным лезвием, раздался короткий хруст-щелчок и свист летящего металла.

- Ой! - испугался Гапончик. - дядя Денис, я ножик сломал.

Ну что тут скажешь! Десять лет, не меньше, проходил этот  верный полевой товарищ вместе с хозяином и надежно ему служил. И вот попал к Гапончику. «Ах ты ж гад! -мысленно огорчился Денис. - Как теперь консервы открывать? Придется основным лезвием, а это очень неудобно».

- Вот видите! - воскликнула Типа и весело захихикала.

Изучая обнажения осадочных пород в береговых уступах реки Мараваам и ее притоков, Денис убедился - предшественники ошибались, принимая черную песчано-алевролито-сланцевую толщу за иультинскую свиту пермского возраста. Листовик Ишимов был не прав! Никакая тут не пермская система, а самый настоящий карнийский ярус, Денис насобачился на нем хорошо, умеет отличать. Свежесть пород (отсутствие филлитизации), обилие червей в алевролитах и пиритовых конкреций в песчаниках явно свидетельствовало в пользу карния. Снова, как и на Экугвааме в 1978 году, Денис перевернул стратиграфию с головы на ноги, поменял складчатые структуры и прогнозную оценку территории - высокоперспективную антиклиналь он - увы! - сделал малоперспективной синклиналью.

Интересным получился выход на реку Амгуэму напротив одноименного чукотского поселка. Здесь произошла встреча с местным жителем, рыбаком, проверявшим сети на моторной лодке. Несколько крупных тяжелых хариусов - подарок рыбака - легло геологам в рюкзаки и превратилось на стоянке в замечательный ужин.

Описывать разрозненные выходы коренных пород среди сплошь задернованной тундры можно было и без радиометров, поэтому Игорь и Гапончик были переброшены на оловоносный участок для помощи в отборе металлометрических проб. Денис и Типа остались вдвоем. «Интересно, сможет ли эта темпераментная женщина совместиться со мной? Как она себя, поведет?»-думал заинтригованный началь­ник отряда. Она, конечно, возбуждала Дениса (на лоне природы, без конкуренции, любая женщина хороша). Внешне Галя была милеовидна и привлекательна, но, как говорил Ксен Зыбин, «ё-на-пароходе». Никакого интима с ней у Дениса быть не могло. Ощущая молодую женщину-самку в двух метрах от себя, раздевающуюся к тому же (слышно было по шороху снимаемой одежды), Денис с сильно бьющимся сердцем, сглатывая слюну, лежал в своем углу стараясь не шевелиться, и не мог заснуть, терзаемый сексуальными фантазиями. «Так близко и так нельзя, ведь я - начальник отряда, как я буду выглядеть в роли просителя? А о чем, интересно, думает она? Эй, Галя, тебе тоже хочется, нет?» - мысленно вопрошал Денис свою соблазнительную соседку.

Закончены маршруты, минули беспокойные ночи, ничего эротичного не произошло. Все это время Типа была покорна и мила, производственно-полевое сожительство с Денисом ей понравилось, ругаться с начальником отряда в ее планы не входило.

При переходе на базу с тяжеленными рюкзами Типа, разумется, от Дениса отстала, приплелась усталая и обиженная - ведь мужчины с базы видели ее издалека, почему же никто не бросился навстречу, не взял у нее рюкзак? Почему не помогли слабой, одинокой, измученной женщине? Эх, вы...

Полсезона для Дениса Доценко прошло сравнительно спокойно, без чрезвычайных происшествий и ярких впечатлений (пожар на базе не в счет, он его не видел и не пережил). Несколько иначе и сложилась судьба у его сына Васи, о чем ярке свидетельствует дневниковые записи.

ПОЛЕВОЙ     ДНЕВНИК

шестнадцатилетнего    Васи   Доценко.

23 июня. Летим на какой-то громыхающей и дребезжащей железке, именуемой МИ-4. Эта бочка, оплетенная изнутри проводами, не идет ни какое сравнение с МИ-8. Да и туфли бортмеханика с потресканными подошвами, висящие над головой, не такой уж интересный для тщательного изучения предмет.

На базе превосходная партия в покер завершила нашу жизнедеятельность и, трижды перекрестившись, мы погрузились в мохнатые недра кукуля. Проснулся я ночью (или рано утром) от ужасного грохота и ос­лепительных вспышек молнии. По палатке тарабанил дождь с градом, а набухший, как вата, подполатннк свисал над нашими головами и извергал сотни маленьких ниагар. Я закопался в глубь кукуля и уснул.

Утром мои ноги стали шкворчать, как на сковородке. Я пулей вылетел из кукуля и в жуткой, раскаленной атмосфере увидел лоснящийся силуэт Игоря в одних трусах. Оказывается, Гапон засыпал в печку пол ящика угля и ушел на кухню дежурить.

Почти весь день чинили примуса. Палатку заполнили испарения масла, керосина и прочие неприятные запахи. Кисти рук превратились в черные вонючие перчатки из кожзаменителя.

Вторую ночь, накрыв палатку рубероидом, продрыхли без задних ног и гордо проспали дежурство. Потом приготовили густейший молочный суп, пшеничную кашу с тушенкой, картошку с горелками и сырыми хрустящими ломтиками. Нас попросили отдежурить на «бис», но мы скромно отказались.

На базе живет почти ручной куропач. Ночью он сел на рубероидную крышу палатки и стал орать, как пьяный. Мы на него - он на нас. Но когда он по крыше кататься начал, Игорь не выдержал и влупил в бре­зентовый бок палатки прокеросиненным кулачищем. Петух взвыл и упорхнул.

До обеда топил печку, а после драили кастрюли и чайники, отскабливали вековой культурный слой. Мы с Игорем вблизи наблюдали брачные игры уток. Маленькие селезни, воинственно взревев, на бреющем полете гонялись друг за другом под одобрительные покрякивание самочки.

День закончился трагикомедией. Главную роль в нем сыграл Валера Яковлев, потерявший листочек с полной раскладкой продуктов по лаба­зам. Бедняга уже строил планы, как лучше провести время в заточении и кто ему будет носить сухари. От волнения у него разболелась голова, а когда он разувался, эта злополучная бумага выпала из правого сапога.

29 июня. Проведя несколько дней на базе, ожирев и обленившись вконец, я вместе со своим шефом Петром Брониславовичем Польским (ПБП) очутился посреди кочек на берегу большого озера. Скинули нас в лужу и улетели.   Сразу началась жизнь, полная приключений и фан­тастики. Бочка с продуктами благодаря дурной силище бурого медведя оказалась в воде, метрах в пяти от берега. Я чуть ни визжал от восторга, а настроение ПБП было почему-то совершенно противоположное. Бочка заманчиво зеленела разорванной в клочья палаткой и мы, помолились Богу, полезли в воду. Балансируя руками, как балерина на сцене. ПБП медленно приближался к бочке. Меня распирало от смеха, но я скромно сдерживался.

Наконец бочка после немалых усилий с нашей стороны оказалась на берегу и мы с трепетом стали доставать продукты. Галеты разбухли и стали толще раза в три, а в мешке с надписью «конфеты» остались одни бумажки.   Чай сушится уже целые сутки. Еще этот медведь вынул пробку из бутылки с подсолнечным маслом и наполовину уничтожил его.

Вскоре прилетел, вертолет и привез все заказанные по рации про­дукты, кроме соли, так необходимой нам! Утречком ПБП, похлебав пресной ушицы и залив чаем термос, побежал на базу Энгергынского отряда за солью, а я остался на лабазе один, наедине со стихией и медведями. Наша палатка стоит на берегу одного из двух озер, именуемых Светлое Дно. Оба озера соединяются ручейком, ужасно заболоченным. К югу от лабаза - агатовая гора, к северу - небольшое углубление, которое кольцом опоясывает озеро, изобилующее хариусом. Вчера был штиль и водная гладь была покрыта слоем мошки. Рыба табунами выпрыгивает из воды. Сегодня даже трудно было умываться, приходилось разгребать руками мошку и быстро черпать воду. Мы нашли на берегу сетенку и теперь сидим с рыбой. Ну вот вроде и все. Сейчас надо варить ужин и ждать ПБП.

Вечером и ночью Польский не пришел.

30 июня. Проснулся очень рано и стал слушать музыку. Сеть бит­ком набита хариусом, но соли нет (и ПБП тоже) и я боюсь, что ры­ба пропадет, а точнее, попадет в бакланью утробу. Уже полдень, а ПБП нет. Я начинаю волноваться. По уговору, если сегодня он не придет, завтра ухожу в Энгергынский отряд, бросив все вещи на произвол судьбы. В поддень я немного задремал, а проснувшись, обнаружил, что на­ши недельные запасы чая бесследно исчезли в водных пучинах вместе с крафт-мешком., на котором они сушились - ветер сдул. И лишь несколько чаинок, с трудом отысканные мною на берегу озера, свидетельствовав ли о тем, что чай вообще существовал.

Холодный ветер резко усилился,  зашумели кусты и мне стало жутко­вато. Человек я не суеверный, но в тот момент был готов поверить хоть в самого Бога. Тем более, номер нашей бочки роковой - тринадцать! И вот, растряхивая по ветру кукулятину, я услышал выстрел, гулким эхом прокатившийся по долине. Уточки со всего озера бросились к нашему бережку, под защиту палатки, а я бросился ставить чай. Появилась раскачивающаяся фигура ПБП, опирающаяся на какую-то дубину. Подковы­ляв к палатке, он рухнул на кусты и просипел: «Снимай сапоги.» Затем, высосав полбанки сгущенки,  запив чаем пшенную кашу,  завалился в кукуль со вздохами то ли облегчения, то ли страдания. Оказалось, что вместо предполагаемых пятидесяти километров он отмахал восемьдесят и на­чал потихоньку рассыпаться на запчасти. По его рассказу, база наших соседей гораздо лучше нашей. Есть электричество, просторная столовая. Не палатки, а дворцы стоят. Не менее он был поражен идиотством Михи Виноградова. ПБП любознательно поинтересовался у меня - всегда ли он такой или временами находит?

Перед сном наелся квашни,  засолил рыбу и сам здорово просолился.

I июля. ПБП, покряхтывая и постанывая, нашел в себе несколько ло­шадиных сил и решил идти в маршрут. Вытащили из сетки десять хариусов, позавтракали квашней и рванули с места. ПБП еле ковыляя шел впереди, а я, изнемогая от жары, плелся сзади. Хорошо еще, что не было комаров. Но стоило нам забраться на сопку, как холодный ветер остудил нашу кровь. Шли мы по склону агатовой горы. ПБП часто останавливался на обнажениях, а я сидел и зевал или ломал выветрившиеся скалы. Один раз, спускаясь, я зацепился рукой за скалу, она обломилась и я долго бежал вниз по склону. В палатке, наевшись прекрасной ухи, мы завалились на отдых.

2 июля. Сегодня было трудновато. Утром, как обычно, выгребли из сетки хариусов,  закусили ушицей и рванули в маршрут. Для начала надо было покорить высокую крутую сопку, состоящую из обломков песчаников.  Два часа, истекая потом, мы карабкались по осыпи. Уже на половине подъема мы начали оплавляться под солнцем, как шоколадные, пришлось раздеться и идти дальше по пояс голыми. Маршрут был очень длинным и совершенно неинтересным - целая гора из песчаников, а дальше рыхлые отложения тундры. Скукотища!

Проходили мимо Энгергынской наледи, ослепительно белой, изрезанной многочисленными рукавами. Наледь протянулась километра на три, лед толщиной около метра. Очень красиво.

Продолжаем заготавливать рыбу. Уже насолили половину ящика (три десятка превосходных харитончиков) будет что отвезти в поселок. А вообще ми питаемся одной рыбой, компенсируем утопленный лабаз. Как сказах ПБП, его спишут на медведя Васю и медведя Петю. Вот наше меню: на первое - уха, на второе-квашня, на третье – «чайный напиток». Мы уже третий раз кипятим эфеля и выручает только лимончик. Сейчас уже поспел вяленый малосольный хариус, не рыба - объеденье!

3 июля. Опять полная сеть. Я уже прогонялся рыбой и снаружи, и изнутри. Рыба, рыба, рыба, даже на обед котлеты из частика.

В маршрут ходим опять по пояс голые, у ПБП даже спина сгорела. Было три интересных места: гигантская плантация лука на полянках среди кустов, холм с круглой вершиной и круглым пятном осветленного мха посредине; место охоты медведя на пищуху. Я лишний раз убедился в наличии у него дурной и огромной силы - во все стороны были раски­даны громадные, в мой обхват, каменюки.

Жрать рыбу надоело, сварил рассольник.

4 июля. По-прежнему стоит невыносимая жара и духота. Дышать тяжело,  при ходьбе обливаемся потом, губы сохнут и трескаются. Скорее бы уж холод, что ли!

В маршруте среди сланцев искали фауну и флору, ничего не нашли. ПБП начал обучать меня обращению с картой. Ученик я оказался способ­ный и сразу нашел наше местоположение.

В одном месте речка Кайэнгергын делает петлю с плесом и коренными скальными выходами песчаников на берегу. Глубина омута пять-шесть ме­тров, вода в нем идет плавно, с небольшими завихрениями. Когда я в полном снаряжении (радиометр, рюкзак) лез наверх, в голове у меня вертелась песня, в которой есть такие слова: «Улыбнитесь, каскадеры, ведь опасность - это все-таки пустяк.» И я натужно улыбался, скользя сапогами и болтаясь над омутом.

Вдруг набежали тучи и ПБП отправил меня на лабаз убрать кукули, сам полез на скалу и сорвался. Обдирая в кровь руки,  но не выпуская молотка, он покатился в пучину омута. Чудом зацепился и отполз. А я тем временем несся по тундре на четвертой скорости к лабазу, гигантскими прыжками перелетая через кусты и кочки. Прибежал, обливаясь по­том, убрал в палатку кукули, а дождя так и не было. Зато в озере искупался. Ящик полностью забили рыбой,  заколотили крышкой и засунули в лабазную бочку.

6 июля. Вчера был переход. Не буду описывать трудностей этого перехода, скажу только, что шли пять часов с наитяжелейшими рюкзаками (осо­бенно у ПБП), делали семь привалов, преодолели один затяжкой подъем и прошли двенадцать километров. Погода стояла подходящая - ясное небо, сильный ветер и, конечно, полное отсутствие комаров.

На втором лабазе опять похозяйничал мишка - разломал ящик с продуктами, раскидал рейки для палатки и выпил половину керосина. Но это, конечно, ерунда по сравнению с предыдущим лабазом. Ручей, на берегу которого мы стоим, называется Муха. Прямо возле палатки имеется небольшая наледь, на нее сели два больших гуся, я их нечаянно спугнул. Они отлетели метров на пятьдесят, ПБП стрельнул и промахнулся…

Проспали двенадцать часов! В этой долине постоянно дует сильный западный ветер, растяжки палатки пришлось укреплять. Мы повыкапывали  все камни в округе и теперь палатку не опрокинет, не сорвет (если то­лько трактором).

Я начал делать по утрам зарядку, ПБП берет с меня пример.

Маршрут сегодня был короткий, но сложный. Лазили по головокружитель­ным скалам и крутым склонам с коварными осыпями. А я еще и карабин на себе тащил. Наверху ПБП нашел какие-то неожиданные выходы андези­тов и, возликовав, просидел на них полдня. Ему-то интересно, а мне какой интерес сидеть, сопли морозить.

Пообедать решили мясом в белом соусе. Предвкушая   удовольствие, я вскрыл банку и был поражен мерзким, гадостным видом консервы. Это мя­со еще из запасов Екатерины Второй, им на «Потемкине» матросов кор­мили, отчего и бунт произошел. Еще полдня искали флору, но ничего пу­тевого, кроме одной веточки и нескольких листиков коарексии, не нашли.

7 июля. С утра небо было затянуто плотным слоем серых облаков, но к вечеру ветер поменял направление и хмарь улетучилась. Ночью зе­мля замерзла и стала твердой. Я не удивлюсь, если утром будет иней.

Был заказанный нами вертолет (я ужасно удивился) и мы два часа покатались над землей. Навестили батин лабаз,  но их на месте не оказалось, были в маршруте. А я очень хотел повидать Игоря. Слетали на ба­зу,  там ЧП - сгорели две палатки по недосмотру завхоза. Он натопил печку в жару, они и вспыхнули.

Нас скинули перед высокой каменистой грядой, подкрепившись час­тиком с чесноком, мы в приподнятом настроении поперли в гору. Склон был очень крутой и опасный. Каменные плиты выскакивали из-под ног и со звонким стуком катились вниз. Иногда весь слой обломков сползал вниз метров на пять. Осыпи заканчивались высокими крутыми скалами се­рого и коричневого цвета. На первый взгляд кажется, что в этой каменистой пустыне живут лишь черные противные пауки, выскакивающие из-под ног и спешащие укрыться среди камней. Но если хорошо прислушать­ся и присмотреться, то можно заметить и мелких пичужек, и пищух. Достигнув вершины, мы сфотографировались на краю бездны, прошли по гребню водораздела и спустились в долину на съедение озверевшим комарам. В сегодняшнем маршруте были высокие показатели радиометра - до девяност микроренген в час.

8 июля. «Плыла жара, жара плыла, в июль катилась лето.» Сегодня поистине черноморская погода, мечта курортников и дикарей. Не есть небольшой нюанс - нет Черного моря. Весь день ходим по пояс голые, уже заметно загорели. Такая погода стоит уже неделю - это удивительно. И главное - нет туч комаров, а отдельные членистоногие не доставляют особенных неприятностей.

В маршруте опять крутые склоны, осыпи и коренные выходы риолитов, которые и скалами не назовешь. Лезть по ним очень трудно - ноги по­стоянно соскальзывают, а нос так и норовит шмякнуться о скалу, причи­нив мне некоторые неудобства. Сегодня я грохнул о камень "пушку" ра­диометра, но эта надежная штука не подвела и продолжала работать, как ни в чем ни бывало. По пути прожли по склону, сплошь перепахан­ному медведем, искавшим корешки. Земля была еще сырая, зверь недавно прошел. Последнюю точку поставили прямо на осином гнезде.

9 июля. Погода чуть пасмурная, но не холодно, Солнышко изредка высовывается из-за мощных кучевых облаков и тут же засовывается об­ратно. Маршрут очень длинный, тундровой. А утром  (дернул же меня черт) я, занимаясь зарядкой, сбегал о глыбой весом около двадцати килограмм на верх террасы и обратно. Днем спину прихватило - еле ноги волочил. Спина болит до сих пор. ПБП говорит, что это травматический радикулит.

Я немного заблудился - остался на точке дописывать журнал, а по­том взял левее, чем надо, и обошел сопочку с другой стороны. ПБП аж осип - так кричал, бедный.

Тундра цветет. Все склоны сопок покрыты белыми и желтыми цветочными коврами. Благоуханно кружит голову. Особенно мне нравится запах синеньких незабудок и душистого горошка. Я собрал букет.

10 июля. Прилетел вертолет, мы собрали шмутки в узел и улетели на третий лабаз. Палатку поставили высоко в горах, на развилке сухо­го ручья. Я выкопал ямку, чтобы можно было набирать воды. Ходим на рыбалку на Кайэнгыргын, преодолевали густые заросли кустов высотой до двух метров. Замудохались порядочно и общими усилиями поймали все­го одну рыбку. Возвратились поздно, не выспались.

11 июля. Встал, как жареный,  забыл на лабазе радиометрический журнал и ПБП отправил меня из маршрута обратно, чтобы занести кукули (наползали зловещие тучи) и заодно приготовить обед и ужин. Так я и просидел весь день в палатке. Было очень скучно.

12 июля.   Маршрут был длинный, на редкость трудный и скучный - стабильные до ужаса показания (28-30) наводили зевоту. Покорили самую высокую точку нашего района - гору Тутумын (около 1000 м). Сфотографировались на вершине у топознака и - вниз. У ПБП опять зуб побаливает. Небо заволокло и вроде дождик будет. Ну все. Больше писать не могу, закукуляюсь.

13 июля. Несчастливое число. Началось с того, что ПБП обнаружил свою фирменную вельветовую кепочку под кукулем удивительно помятую. Затем наверху довольно приличной сопочки он вдруг вспомнил, что термос остался на лабазе. Вася, конечно, сбегал, а потом, дыша как загнанный мамонт, карабкался вверх, догоняя шефа. Закончились несчастья тем, что ПБП проткнул в фотоснимке дырку и ужасно огорчил­ся. Маршрут был коротким, но нас сильно задержали проявления касситерита в кварцевых глыбах на вершине небольшой сопочки. Опять как лось носился к Яковлеву на лабаз. Думали, что он останется на металку, но Валера на свой страх и риск решил уходить.

Вечер для меня сегодня неплохой - выспался, обожралоя, начитался и слушаю новинки рок-музыки ( Япония).

15 июля. Дни летят, как секунды. Так и не замечу, как очутюсь на базе, а потом и дома. Маму, Катю и Колю увижу. В последнее время все чаще вспоминаю их. Ну ничего, осталось каких-то полтора месяца. Доживу. Все чаще вспоминаю (особенно в маршрутах) фрукты, овощи, ма­мины вкуснятинки и, сглотнув горькую слюну, жру с ужасным аппетитом содержимое банок.

Вчера вечером над нашим районом разразилась неслыханная гроза. Страшные порывы ветра метались туда-сюда, сотрясая палатку. Вспыхива­ли молнии, рокотал гром. А под конец влупил прямо-таки материковекий ливень, шедший всю ночь .К утру все наши вещи отсырели и мы, дождавшись, когда сойдет густой молочный туман, быстренько влезли на небольшую сопочку, где и закончился наш маршрут. Как только мы вернулись, опять пошел дождь. А я, несмотря ни на что, пошел и искупался в мел­ком и сравнительно теплом озерке. И снова засели мы в палатке, насла­ждаясь шумом примуса, дождя и спидолы. Ляпота-а-а!

17 июля. С утра стоял плотный туман, видимость метров десять - какой уж тут вертолет! Провалявшись до обеда, мы собрались и рысью побежали на четвертый лабаз. По пути встретили стадо оленей (к со­жалению, с пастухами).

Привет искателям! - приветствовал нас оленевод Иван.

 Привет пастухам! - ответили мы.

Так и разговорились. Мы сообщили им, что если найдут «жмурика», то его зовут Сашей. Они в свою очередь рассказали нам о новостях тундры Я сильно удивился, узнав, что чукчи сейчас ездят на лошадях верхом. Видали батю с Игорем. ПБП стрельнул им, но они не услышали, а папа сказал, что лучше бы Петя пукнул - эффект был бы тот же.

Палатку поставили на конце цепочки из четырех озер, на право­бережье Кайэнгыргына. Рыбы мало. Сегодня утром достали первого хари­уса. В маршруте удивился своему обонянию - почти за два километра учуял запах дыма и котлет из частика, оказалось, это обедали Игорь  с папой и ели именно частик. Встретились мы с ними в в заросшей диким луком и благоухающей цветами долине. Издалека они (Игорь и батя) смотрелись как дон Кихот и Санчо Панса. Игорь вообще - заго­релый дылда с взлохмаченными грязными волосами, набитыми кукулятиной.

Вечером я тренировался кидать спиннинг. Проклятые «бороды» дово­дят чуть ли ни до слез и благодаря злости распутываешь их. Палатка у нас светлая, писать очень удобно, не надо окон открывать. Стоит пасмурная, ветреная и сырая погода. Кукули отсырели и воняют, кукулиная шерсть липнет к ногам. ПБП говорит, что у меня, как у Сивки-Бурки, из носа волосы летят.

18 июля.   С утра все валится из рук. Я уронил чайник на макаро­ны (они потом слиплись брикетами), а ПБП опрокинул миску с борщем мне на кукуль. Рыбы в сетка нет и, похоже, не будет. Маршрут легкий и интересный. Ходим очень медленно - у ПБП геморрой, у меня - мозоль. Перед сном послушали радио Австралии.

19 июля. Сегодня ПБП решил дать небольшой отдых своему геморрою и мы с утра забурились на рыбалку. Поймали по рыбине. Мой голец был гораздо лучше, чем у ПШ, больше, тяжелее и красивее.

Похлебав на обед ушицы, мы пошли маршрутом к бате на лабаз. Прийдя туда, мы их не обнаружили, сварили фирменную уху и, не дож­давшись дона Кихота с Санчей, ушли домой. По пути нас одолело бес­покойство, как бы Игорь ни опрокинул уху или ни залез в нее ногой.

Сегодня наконец просушили кукули и сейчас,  закрыв глаза и рот, лежа в мохнатой перине, я усну под шум ветра и хлопанье полога.

20 июля. Утром я с удивлением обнаружил, что мыло, лежащее на берегу озера, обгрызено евражкой. Ну и пронесла беднягу, наверное. Маршрут был с большим подходом и отходом. В начала пути встретили большую поляну ярко-синих цветов, из корней которых добывают яд кураре.

Влезли на три сопки. Сверху хорошо наблюдается скалистый каньон ручья Крылатого. Видны и ставшие уже рыбной легендой Цвет­ные озера. Во время обеда ПБП показал, как они, копируя детективного герля из какого-то древнего кинофильма, брали стаканы в зубы к пили вино. В результате он выплеснул себе на лицо пол кружки чая. Я ржал до икоты, а он, стряхивая с усов капли и протирая глаза, сердито во­рчал, что я всегда ржу, когда людям плохо. А под конец он нашел свои долгожданные андезиты и дико возликовал. Никогда я еще не видел, что­бы так резко менялось у человека настроение. Он пританцовывал и, размахивая молотком, напевал на мотив «Во саду ли в огороде»: «Андезитики мои, эх, амгень-амгеньчнк. А потом, потом, потом идет леурваамчик!» Его радости не было предела и даже я возрадовался (не зная по­чему).

На лабазе нас ждал Игорь. Для ПБП он принес чертежное перо, а мне - книгу и сгущенку. Он сообщил нам радостную весть - на базу при­летел вездеходчик и завтра, вместо пешего перехода в двадцать пять километров, мы прокатимся верхом на машине.

Сегодня попал в сеть четвертый голец размером в шариковую ручку. Запутал он сеть хуже налима. ПБП со злости выкинул его на берег, да так и не нашел. Тем наша рыбалка и кончилась. У меня ЧП - треснул на сгибе сапог. Если у Козина не найдется запасного, я пропал.

Радио Австралии передало отличную музыку. Я аж прыгал вместе с кукулем под четкие ритмы ударника.

21 июля.   Спади ужасно долго. Когда уже невозможно было лежать в кукулях, мы выползли на солнышко и снова развалились, впитывая пу­чки ультрафиолетовых лучей. Так, поворачиваясь с боку на бок и с пу­за на спину, мы провалялись до обеда, ожидая вездеход. И тут показал­ся Игорь. Мы строили всякие догадки относительно цели его визита.

- Вездеход ГАЗ-4/2 на подходе! - приветствовал он нас    (Газующая Ма­ршрутная группа из четверых ног и двух рюкзаков).

Радостная новость была такова: вездеход сломался в десяти километрах от базы. И тут же невдалеке, у Яковлева, словно дразня нас, сел вертолет - вся надежда на него. У Игоря сломался радиометр, так что теперь он без работы. Поговорили мы с ним, поржали всласть и распро­щались до конца второго круга. Да, еще. ПБП дал нам стрельнуть по разу из карабина. Разумеется, мы промазали. Ну вот и все. Настроение паршивое, тоска. Завтра, если не прилетит вертушка, пошуруем пешадралом (на ГАЗ 4/2).

23 июля. Пишу, сидя под огромной скалой, покрытой оранжевыми пятнами лишайника, редкими островками травы и желтых, похожих на одуванчики, цветов. Вокруг чирикают птички. Испуганные евражки выска­кивают в нескольких метрах от меня и, вытаращив глупые глаза, перекрикиваются друг с другом.

Вчера у нас с ПБП был грандиозный переход - двадцать пять кило­метров! Шли мы около шести часов. Bсe, что можно было, мы оставили на четвертом лабазе. Первый перекур с обедом сделали только через пятнадцать километров. Никогда не думал, что смогу столько без оста­новки   пробежать. Пообедали паштетом и снова пошли. И тут вд­руг из-за горы вынырнул вертолет. Мы прыгали и махали руками, как робинзоны, но он прошел мимо. Решив, что обратно он пойдет тем же путем, мы надрали гору Кассиопеи н разложили здоровенный дымокур. Вертолет полетел в другую сторону. Он, вероятно,  забрал Игоря с батей и улетел. Отчаявшись (попив чая), мы рванули вниз по долине кой-то речки. Дорога была превосходная - шли мимо скал, живописных террасок и кустов, болтали вовсю н любовались пейзажами. Наконец, перевалив небольшое плато, мы свалились в долину ручья Седло. Это удивительной красоты долина, наполненная ароматами и благоуханиями трав и цветов. На каждой излучине неширокой, но быстрой речки возвышались скалистые гряды, покрытые мхами и лишайниками всех цветов и оттенков. Буйная и сочная зелень покрывает склоны и днище долины. А через за­росли высоких ветвистых кустов мы пробирались только по бараньим тро­пам. Один раз у нас из-под ног выскочил здоровый серый заяц и с неимоверной скоростью умчался в кусты. Но чем выше по долине поднимали­сь мы, тем скуднее становилась растительность. Появились грязные сне­жники, от которых веяло приятной прохладой.

Весь день стоит жара. На небе - ни облачка, мы буквально обгора­ем. Хорошо, что встречный ветерок охлаждает наши разгоряченные тела. Потеем ужасно, аж пар идет столбом.

Палатка оказалась шестиместной, поэтому валяемся теперь в разных углах и кричим друг другу, сложив руки рупором. На этом лабазе опять похозяйничал медведь, он полностью вылил керосин. Так что едим и пьем чай мы теперь у костерка, с дымком и романтикой.

Маршрут наш проходит как раз по всей долинке и я любуюсь окру­жающей красотой, вдыхая одуревающие запахи цветов и зелени и стряхи­вая с себя всяких членистоногих тварей, не просто щекочущих, но ино­гда и грызущих мою кожу.   ПБП рисует в книжке что-то грандиозное, ползает с компасом и молотком по скалам, а я сижу внизу на травке и пишу дневник. Идем мы очень медленно, и я даже успел, забежав вперед, вскипятить чай. Наконец, долинка-оазис пройдена. В устье ручья Седло, на берегу речки Снежинка мы устроили шикарный обед.

О дальнейшей части маршрута даже не хочется вспоминать. Полезли мы по скалам и осыпям, через каждые десять-пятнадцать метров я гро­хался, а один раз даже спустил небольшой камнепад. Только тут я по­нял, какую ошибку совершил, взяв карабин. Этот бесполезный для меня груз очень мешал лезть по скалам и самым откровенным моим желанием было разбить эту пукалку и сбросить обломки вниз. Уже на спуске я рухнул и, будто 6ы нечаянно, хряпнул карабин о камни, поцарапав дуло и чуть не сбив мушку.

Назад щши опять по долине и сделали несколько открытий. Мы заметили, что зайчики здесь в большинстве молодые и очень пугливые, что вдоль ручья располагаются огромные плантации душистого, пахнущего розами и медом золотого корня и цветущей большими розовыми цветами княженики.

Сегодня сильно натер ремнями плечи - ведь уже вторые сутки ходим в маршруты по пояс голыми.

24 июля. Сегодня у нас выдался длинный свободный вечер. Объевшись макаронов по-флотски, мы поиграли в карты, а потом ПБП, подражая Вознесенскому, прочитал мне свои стихи.

Где-то маяком ржавым лабазная стоит бочка.

В твоих мечтах радужных последняя в сезоне точка.

А в тундре еще много тебя ожидает кочек,

Горы стоят стеною и лезть на них ты не хочешь.

Мир шкалою приемника тебе протянул руки,

Душа, в кукуле закованная, внемлет его звукам.

Маршрут в этот день был длинный и ничем не примечательный. Вечером стали собираться огромные кучевые облака и мы поспешили домой - набрать хвороста до дождя. Недалеко от лабаза живет пара соколов. Когда мы проходили мимо их гнезда, они взлетали и, расправив красивые широкие крылья, парили над долиной и пронзительно кричали.

Рукой Петра Польского написано:

Рыбак...

Жизнь в твоих руках на волоске,

Нервом на барабан намотанным держится,

Надеждой последней теплица! И вот!

Выкатывается на песок розовым полумесяцем –

Голец килограмм на пять весом.

Васе от дяди Пети. Моя эпитафия.

Где-нибудь в мира здании,

С багажом за спиной лет,

Остановись! Вспомни! Был такой человек...

Искрой мысль пробуравит сознание:

«Был...Уже нет!»

3 августа. Как быстро и как медленно летит время. Будто вчера выехал на первый лабаз, а до возвращения домой еще двад­цать пять дней! Целая вечность!

Начинаю описывать события, с 25 июля. В этот день разверзлись хляби небесные, оросив землю обильным теплым дождичком. Пробежав маршрут и выдержав резкий порыв ветра, мы вернулись в палатку. Оставшуюся часть дня провели в кукулях. Я понял, что ничего не делать тоже надо уметь и это трудно.

4 августа. Продолжаю описывать нашу жизнь-жестянку-портянку. 26 июля - день перехода на базу, Я познал расстояние, узнал цену километра, понял, что тушонка - самая вкусная вещь на свете, а лучше чая нет ни одного напитка.

С утра погода была не ахти, но к обеду небо над нами расчистилось, запылало солнце и мы пошли к Маравааму. Небо над долиной реки было темно-синее, фиолетовые тучи зацепились за верхушки пепельно-серых гор и грозили разразиться дождем. Первая попытка перейти реку окончилась неудачно. Набрав в сапоги воды, мы с трудом развернулись и пошли вниз но течению. Брод был найден. На правом берегу Мараваама  нас прихватил дождик, вода струйками стекала с жирных волос и кукулей.

Мы поднимались выше и выше, ноги скользили по мокрым камням. ПБП упал, подвернул ногу. И тут мы увидели на снежнике пять красавцев-баранов с огромными витыми рогами. Перевалив хребет, мы спустились в верховья ручья Теснинного. ПБП кричал, пел, радовался до безумия, что мы попали точно в русло ручья. Мне нестерпимо захотелось жрать. Отмахав двадцать пять километров, мы с большим трудом развели костер и вскипятили чай.

Дальше шли прямо по ручью, переходя его многочисленные из лучины и протоки. Оставалось километров десять. Последние десять! Ох, как тяжело они дались. Особенно обидно было, когда мимо нас, гремя траками, в сторону яранг прокатил вездеход с пьяньми чукчами. На подходе к базе ноги начали сдавать, да еще набросились злые комариные эскадрильи, с лету впивающиеся в шкуру. На­конец палатки выросли перед нами в мареве дождя и мы, попив чаю провалились в сон. В этот день было пройдено пятьдесят километров.

5 августа. С той стороны, откуда должен прилететь вертолет, медленно и верно ползут тяжелые дождевые облака. Налетело жуткое количество комаров, мерный гул которых вызывает страшную злость.

Жизнь-жестянка, друг-портянка,

Запах дурманящий кукуля.

А под тобою такая надежная

Матушка наша Земля.

Где-то ракеты к звездам уносятся,

Мчатся как молнии поезда.

А здесь, словно вечность, журча струится

Между камней вода.

И мне ничего, ничего не надо –

Ни шумной толпы людской,

Ни тех мелочей, за которые держатся

Люди в наш век суетной.

Над нами кружит баклан. В яме-аквариуме плавают пять живых гольцов и он все пытается позавтракать на халяву. На базе мы провели два с половиной дня, oтъелись, выспались вволю. Комарье все прибывает и я лежу и дергаюсь, как будто
у меня нервный тик. Я познакомился с вездеходчиком Гришей и завхозом Арсентьичем, которые вдвоем живут на базе, ловят потихоньку рыбку и ни о чем не тужат.

Очень нас огорчила новость, что светлодонских харитонов сожрал Кутенков с компанией. Говорят, рыба была пересолена до ужаса. Начитался я на базе. Никогда бы не поверил, что можно так соскучиться по книгам.

29 июля мы вылетели на Цветные озера, окрыленные надеждой, оснащенные сетями, спиннингами и прочей ерундой. На следящий день утром мы вытащили неимоверное количество рыбы. Помимо стандартных сортовых гольцов здесь есть почти вся рыба: хариус, сельдятка, огромная страшная мальма в брачном наряде. А в нашу Тольяттинскую сеть влез налим с огромной уродливой головой и мутными, глубоко посаженными глазами.

Да-а-а... Теперь я познал, что настоящая рыбалка вовсе не отдых, а тяжелый утомительный труд. В любую погоду приходится таскать на голове лодку с одного озера на другое, грести против ветра, против волн, захлестывающих лодку, сгибаться и разгибаться, как пружина. Три дня без перерыва шел мелкий дождик, все вещи отсырели, сапоги и носки не просыхали, а кукуль стал линять пуще прежнего, затем хлынул ливень, который лупил по палатке со страшной силой, обдавая нас мелкой моросью.

Как-то ночью мимо нас ухитрился пробежать откол оленей - триста пятьдесят голов. Затем появились чукчи, Я притворился спящим, а ПБП напоил их чаем и проводил только под утро. Стадо нашли на другой день и погнали мимо нас, причинив нам большую пакость. Олени утопили наш насос, и теперь нам приходится надувать лодку ртом.

Помимо заготовки рыбы мы попытались насушить грибов, но во время дождя они отсырели и когда я разломил для пробы гриб, то с ужасом откинул его подальше - там кишели, извиваясь, белые жирные черви.

Насолили мы здесь рыбы чуть больше бочки и набегали в маршрутах около двадцати километров.

6 августа. Переход на базу с Цветных озер. Случайно встретили наш вездеход, который нас искал, и доехали на нем оставшуюся часть пути. Вездеход направлял Генрих Козин. Под конец, на спуске он набил себе здоровую шишку.

7 августа. Выпал первый снег. Сижу на базе в обществе Игоря и Гапона. Весь отряд в сборе. По вечерам до одури играем в «тысячу».

Десятого весь день втроем строили коптильню. Хоть и намерзлись здорово, но домик отгрохали что надо. Батя дал задание срочно насобирать грибов, но увы, заморозок побил грибницу и грибов больше не предвидится.

Двенадцатого весь отряд выехал на Озорник брать металку, а мы с ПБП вылетели на шестой лабаз, который стоит в километре от яранг второй бригады.

12 августа. Ручей перемерз, за водой приходился бегать метров двести.

15 августа провел весь день в ярангах - как-никак праздник молодого оленя. Мы стали свидетелями древнего чукотского обычая. Первого оленя занесли в ярангу самого знатного рода. Впереди шел хозяин с тушей на плечах, а сзади старуха и сын с ивовыми ветками. Затем занесли оленя в ярангу бригадира. Все были в красных праздничных кухлянках.

Весь вечер смотрели кино. В шестиместную палатку битком набилось народу, а нам как гостям уступили место перед экраном. Посмотрели пять фильмов.

16 августа. Сегодня, как обычно, пошли по руслу какого-то ручейка, вылезли на плоскотину и, побегав кругами, вернулись на лабаз. Нашел старый волчий череп и, восхищаясь красотой этого сильного зверя, выбил ему булыжником все зубы.

В обед ПБП говорит: «Ну, сейчас чайку попьем со сгущенкой». Я похолодел и осмелился доложить, что сгущенки нету. Ругаясь, он достал термос, открыл его и громко заорал - термос был пустой. Меня распирало от ржачки, но я благоразумно сдержался.

Уже сильно хочется домой и я тайком от ПБП подсчитываю оставшиеся дни.

17 августа. Зашли маршрутом на яранги. Разинув рты, наблюдали и фотографировали, как отлавливают чаатом оленей. Видел, как у пойманной важенки отсасывают молоко.

Маршрут был длинный и неприятный - всю дорогу кочки да болота. И лишь в конце залезли на сопочку и поели уже спелой вкусной голубики. Вечером мимо нашей палатки опять прогнали стадо. От стада отстала важенка с теленком. У оленихи была сломана одна нога и она еле ковыляла. Малыш подталкивал ее, призывно хоркал, но она стояла, опустив голову. Тут ее и забили. А теленок всю ночь бегал вокруг палатки, искал маму.

19 августа. Вчера был короткий, даже не заслуживающий описания переход. Скажу только, что загрузились мы хорошо, у меня рюкзаки висели и впереди, и сзади, а у ПБП вообще был неподъемный груз. У седьмого лабаза одна примечательность - стоит он в болоте, среди кочек. Повсюду сырость. Только мы поставили палатку, как зарядил дождь и мы, попивая чаек, провалялись весь вечер в кукулях.

Сегодня был маршрут, бегали от "пупка" к "пупку" через кочки. Встретили пастуха Гришу (представителя древнего рода), высматривающего оленей. К ночи задул холодный ветер, на горизонте, словно ги­гантские ядерные грибы, стали раскручиваться пепельно-серые тучи. Над нами нависло страшное космическое (по выражению ПБП) небо и мы поспешили укрепить палатку и спрятаться в кукули. В этот момент раздался хриплый надсадный кашель, и в палатку просунулась бритая башка пастуха Володи.

- С реки Амгуэмы иду. Устал сильно. Переночую у вас, - прокашлял он и, попив чаю, завалился спать. Всю ночь он кашлял, сморкался и плевал, но под утро, к великой нашей радости, ушел.

20 августа. Маршрут был не очень интересный. Дул ужасающей силы ветер. Клочья облаков пролетали с реактивной скоростью и вскоре небо очистилось. Ветер стих и запекло какое-то по странному большое солнце. И это в конце августа! Редкостное лето.

Окончили маршрут рано и пошли в гости на яранги. Дядя Петя пил водку, а я валялся и слушал их разговоры. В соседней яранге был шум. Пьяные чукчи подрались из-за женщины, а когда та кинулась их разни­мать, муж воткнул ей нож в ягодицу.

Встретил своего старого знакомого пастуха Васю из пятой бригады. Ну и веселый же чукча, а главное - эрудированный. Особенно мне пон­равилась одна его фраза: "Как жизнь? Как живот? Так в Австралии го­ворят. Ха-ха-ха!" Привел он меня в ярангу, накормил селедкой, а сам пил одеколон, подмигивал и говорил: "Всякие чукчи бывают!"

21 августа. Ночь была ужасной пыткой, тяжелая влажная духота, тучи комаров. Жуть. Невыспавшиеся, мы побрели в длинный и трудный маршрут. Опять лазили по тундре и невысоким, но очень крутым сопоч­кам из плиток и острого щебня. Возвращаясь, встретили вездеход с яранг, опять попрощались (который раз) и разошлись-разъехались. Где-то неподалеку бродит медведь и ПБП хочет его застрелить.

23 августа. С каждым днем пишу все с большей неохотой - надоело. Да и все уже опостылело. Очень хочется домой, но не в школу. Вчера был переход. Последний (ура-ура-ура!) лабаз стоит возле озера на берегу ручья. Место хорошее - вокруг кусты. Опять встретили бригадный вездеход. Чукчи ловили на нашем озере рыбу и оставили сети. Мы решили поживиться рыбкой, но наши планы неожиданно были нарушены. Поздно вечером ПБП увидел метрах в восьмистах от палатки медведя. Схватив карабин, он умчался в кусты, а я остался в палатке в ожидании исхода битвы. После второго выстрела "медведь" вскочил и побежал, высоко вскидывая ноги и качая обломанным рогом.   Так   у нас появилось двадцать килограмм мяса на двоих. Это был годовалый теленок с обломанным рогом и ободранной задницей. Голову, внутренности и шкуру мы утопили, а мясо спрятали в          ручье.

Сегодня был самый длинный в сезоне маршрут. Вымотались основательно. Встретили двух зайцев. В болоте, на кочках, обнаружили очень много голубики и поели маленько. Не могу больше писать. Все надоело. Хочу домой!!!

Вот такое юношески-непосредственное, живое восприятие полевой геологической (поисково-съемочной) работы и окружающей среды было у Васи Доценко. В конце августа вместе се всеми остальными школьника­ми он вылетел домой, где его с нетерпением ждали мама Оля, братец Коля,  сестренка Катя и - увы! - учителя.

А геологи Мараваамокого отряда, лишившись рабочих-радиометристов, стали ходить в маршруты по одному, что правилами ТБ строго настрого запрещалось.

Маршруты с базы были линейные, начинающиеся с самой удаленной точки, на которую геолога забрасывал вездеход. Изучались коренные выходы ("корешки") во врезах тундровых ручьев или береговые уступы, сложенные рыхлыми четвертичными отложениями.

Ближайшим к базе полезным ископаемым был молибден - давно изучен­ные пегматитовые жилы с крупночешуйчатым молибденитом в гранитах. Его посетил Валера Яковлев, привез прекрасные образцы.

Попросился в свободный поиск (" для себя, для души") Боря Кутенков, ему захотелось найти рудное месторождение золота, всего лишь.

- Чудак, да где ж ты его здесь найдешь? - изумился Денис, прекра­сно знающий геологическое строение района. - Вокруг базы никаких по­исковых признаков золота нет. По всем ручьям геологи многократно прошли, все зарисовано, описано, опробовано - нет ничего!   Только тебя там и не хватало.

Ну Иваныч, я сам, своим методом, хочу золото поискать. Ну пусти, хоть на денек, дай мне такую возможность.

И куда ж конкретно ты хочешь идти?

Ну хоть бы по ручью Предгорному.

- Ладно,  завтра я еду на обнажение в истоки ручья Куркового и тебя подброшу по пути.

Отлично! Во сколько едем?

Сразу после завтрака.

С Кутей договорились - в восемь вечера он выйдет на то место, где его высадили. Тут его подберет возвращающийся на базу вездеход. Денис, отработав на обнажении весь день, к назначенному времени приехал в условленное место, но Кути здесь не нашел. Постояв полчаса, вездеход отправился на базу. Водитель Гриша и Денис внимательно смотрели по сторонам, но золотоискателя в сгущающихся сумерках так и не увидели. Кутя исчез.

Может бить, он уже на базе? - предположил водитель.

Да хорошо бы. Поглядим.

На базе Кути не было. Стало совсем темно. Денис встревожился не на шутку - куда этого идиота занесло? Надо подавать ему световые сигналы. И Денис всю ночь, сначала через каждые полчаса, потом через час выпускал в небо ракеты. На рассвете начальника отряда сморил сон. Кутя появился в полдень. Все случившееся с ним он объяснил так. К вездеходу не вышел потому, что был целиком и полностью, до самоза­бвения, поглощен поисками золота в песчаниках и алевролитах, обнажа­ющихся вдоль ручья. Он был счастлив, а счастливые, как известно, ча­сов не наблюдают. Кутя вдруг с удивлением заметил, что стало тем­но. Он вылез на бугор и увидел дальние огоньки. Он решил, что это ба­за и попер туда.

- У нас ведь нет электричества, откуда же возьмутся горящие лам­почки? Когда ты их тут видел? - опешил Денис. - Я ракеты пускал.

- Ну-у... Я не подумал. А ракеты я не видел, в ту сторону я не смотрел. Я решил, что иду на базу и в этом не сомневался. А когда рассвело, увидел Амгуэму и понял, что огоньки - это поселок на том берегу. Тогда я сориентировался, развернулся и пошел на базу.

Другой раз из маршрута долго не возвращался Козя. Кутя, переживая за товарища, вспомнил «Пиковую даму» и продекламировал: «Уж полночь близится, а Генриха все нет». Но Денис был спокоен - Козя всегда задерживался в маршрутах допоздна и всегда находил дорогу к дому. Так было и на сей раз.

Завершив маршруты и отведав прелестей «свободного поиска», Кутя жировал. Он плавал на лодке по озеру и распевал песни. Ему было необыкновенно хорошо, потому что он был абсолютно здоров, годился в космонавты, он был свободен от всякой ответственности за резу­льтаты полевых работ, ничто не омрачало его душу. Он пасся на лугу, как вольный жеребец и ржал ретиво. Но однажды после бани и выпивки его беззаботное существование было омрачено - пьяный Козя, осмелев, подверг его резкой критике. Он припомнил ему всю его трехгодичную туфту, которую пришлось исправлять другим, тыкал его носом в конкретные факты геологической неграмотности и лени.

- Ты такой же старший геолог, как и я, а посмотри, что ты натворил! Ты ни хрена не соображаешь в геологии! - шумел Козя.

Денис задал горе-геологу всего один вопрос:

- Боря, как ты сам считаешь, может быть ты просто глупый? Ну глупый и вce, родился таким и в том не виноват, а? Признайся честно, самокритично.

Кутя, ничуть не обидевшись, подумал и ответил:

- Ну какой глупый... Вот,  например, я спросил на почте - вы ввели на конвертах цифровые индексы,  значит, теперь адрес можно не писать?

Денис и Козя тупо уставились на Кутю.

- Ага! - торжествовал Кутя. - А говорите, что я глупый! Кто из нас глупее,  это еще надо посмотреть!

Посмотрим, посмотрим, - пообещал Денис.

 

Из центра экспедиции поступила паническая радиограмма: «Комиссия по технике безопасности при БВР посетит Мараваамский ОГГС необходимо по всем правилам оборудовать склад ВМ». И начал Денис срочно, ав­рально-аварийно строить «потемкинскую деревню» - склад ВМ по проект­ной схеме. Он поставил бутафорские палатки на легких каркасах и коль­ях, территорию склада, как тюремный двор, окружил забором из колючей проволоки. Дурная работа с колючей проволокой была не только самой изматывающей, но и болезненной - стальные иглы-колючки запросто протыкали рукавицы-верхонки   и впивались в кожу. Денис раскатывал тяжелые колючие рулоны по кочковато-бугристой поверхности тундры с замерзающими лужами в ямах по всему периметру забора, обозначенного столбами, натягивал и прибивал гвоздями проволоку, получая множест­венные уколы. Ему энергично помогал рабочий-промывальщик и проходчик копушей Костя Кукин по кличке «Рыбий глаз». Трое суток на свирепом, морозном ветру длилось строительство никому не нужного, планового объекта (вся взрывчатка находилась на горных участках, а это был, якобы, центральный склад). И что обиднее всего - комиссия не прилетела, неимоверные, героические усилия начальника отряда Доценко и рабочего Кукина пропали зря. Впрочем, поразмыслив. Денис пришел к выводу, что если бы склад не был построен, комиссия обязательно бы прилетела, потому что в природе действует закон подлости (возьмешь плащ в маршрут - дождя не будет, пойдешь без плаща - попадешь под дождь и промокнешь).

А вообще-то с этими грозными магаданскими комиссиями инженер по ТБ Чиров, здоровенный и нахальный чертяка, друг Мохнорылого,  знал как обращаться. Этих командированных «драконов» он на участки буро-взрывных работ на допускал. Он их задерживал в гостинице, поил нес­колько суток, после чего они дрожащими руками, чуть живые, подписывали все акты, подготовленные Чировым, и, похмелившись на дорожку, улетали. Видимо, так было и на сей раз.

На базе Мараваамского отряда ГГС праздник - вое виды и объемы полевых работ, кроме канав, выполнены, наступил приятный период камеральных работ. По случаю предварительного завершения сезона на кухне пилась брага и пелись песни. Петя Польский увидел в окошко пришедшего в гости оленя. «Я его шлепну», - сказал Петя и пошел за карабином. Олень, догадавшись о подлых намерениях геолога, скрылся за увалом. Петя последовал за ним и тоже скрылся с поля зрения. Че­рез полчаса охотник вернулся. «Идите, берите», - сказал небрежно он.

Оленя привезли на вездеходе, нажарили свежего мяса, наелись досыта, запивая ароматно-сочное жаркое пенистой брагой. В такие моменты коллектив полевиков становится наиболее сплоченным, всем нравится вольная жизнь на берегу замерзающего озера, в теплой палатке, у печки с угольным жаром. Геологи любят своего мудрого русобородого начальника Дениса Доценко. Они орут:

Любо, братцы, любо! Любе, братцы, жить.

С нашим атаманом не приходиться тужить!

Канавы проходились на двух участках - Дева и Озорник. На Деве сидели Генрих Козин и Валера Яковлев, на Озорнике - Кутенков. На­чальник отряда находился на базе и руководил работами дистанционно, по рации. В день рождения Валеры Денис написал:

С чукотской Девою судьбу свою связал,

Чтоб обладать богатым рудным телом.

Поможет Бог тебе иль, может быть, спортзал

Из Девы Женщину порядочную сделать.

Первая канава, пройденная на Деве, провалилась в рыхлятину (сме­шанные ледниково-склоновые отложения), не достигнув коренных пород. Вторую выработку постигла та же участь и только третья канава на глубине около пяти метров вскрыла кварц-касситеритовую жилу. Есть руда! Есть достоверная бороздовая проба! Затем последовало еще два хороших пересечения. Наличие промышленных рудных тел на Деве было доказано, объемы работ выполнены, освободившиеся проходчики переброшены на 0зорник, под Кутино начало. Козя возвратился на базу н спокойно, не спеша занялся выполнением своих камеральных задач.

Все внимание Дениса теперь было сосредоточено на Озорнике. Сюда после завершения работ на Корриде была переброшена еще одна, самая мощная и знаменитая бригада проходчиков во главе с Сычевым. Рабочие привезли с собой капканы и кучу тухлой рыбы для приманки песцов. Од­нако песцы что-то не ловились, а на аппетитный запах пожаловал медведь, которого с яростным лаем атаковали собаки Чомба и Самоса-бой. Проходчики медведя застрелили, тухлую эргувеемскую рыбу обменяли у чукчей на свежее оленье мясо. Обосновались канавщики - профессионалы на Озорнике прочно и надолго. Они никуда не спешили, в поселке их никто не ждал, они были готовы хоть всю зиму сидеть в тундре, в занесенных снегом палатках, есть мясо, пить брагу и бить канавы.

Кутя ежедневно, утром и вечером, выходил на связь с начальником от­ряда, ему это занятие - посидеть у рации, поболтать-помурлыкать - очень нравилось. Он докладывал мало меняющуюся обстановку и ничем Дениса не радовал - хорошего рудного пересечения, ну хоть одного! - получить не удавалось. Он говорил на всякие разные темы, балагурил, веселился, развлекался. И так изо дня в день. Денис сперва отказался от утренней связи (ему были неинтересны Кутины сны), а потом как-то не вышел и на вечернюю связь. На другой день разобиженный Кутя сде­лал начальнику отряда выговор, прочел нотацию за невнимательное, бо­лее того, наплевательское отношение к его персоне. Ведь он на отшибе, на удаленном участке, ему требуется чуткое, заботливое отношение.

- Знаешь что, Боря! - разозлился Денис. - Радиосвязь - не теле­фонная беседа двух кумушек, развалившихся на диванах, это конкретный производственный разговор. Если у тебя нет ничего нового, то и на связь нечего выходить, аккумуляторы сажать зря! Все! Будь здоров, работай!

Кутя окончательно обиделся, на связь стал исходить редко, говорить кратко и сухо, что от него и требовалось.

В ноябре большая часть ИТР Мараваамского отряда вылетела в Нырвакинот вертолетом, а Денис поехал на вездеходе. Весь полевой период Гриша Кудряшов ездил исправно, существенных поломок не имел, торсионов ломал мало, чем Дениса очень удивлял. И вот, в конце сезона неуязвимый вездеход   вдруг сразу и капитально грохнулся, сломался так, что дальнейшее его использование в качестве внутреннего транспорта стало абсолютно невозможным. Конь сдох. Днище машины в передней части развалилось, какая-то железяка оттуда безобразно вывалилась и концом упиралась в землю. Мотор работал, гуски крутились, но двигаться инвалид - мог только в сторону гаража, по ровной местности и дороге, крайне осторожно, с черепашьей скоростью. Вот так н ехали они двое, ответственные за машину лица - водитель Кудряшов и начальник отряда Доценко, непрерывно цепляясь за неровности рельефа, тыкаясь в землю, подпрыгивая и скрежеща. Мучительное передвижение! Денис водителю сочувствовал, сопереживал, физически ощущая, как больно и тяжело раненому вездеходу. И все-таки за двое суток доползли! На ба­зе остался завхоз-радист Трусько,  на Озорнике - Кутя и его команда.

Декабрь. Начальство жмет на Дениса, требует защиты полевых материалов, а Кутенков своих   книжек, журналов и карт не отдает, вертолетом, его посетившим, требуемый пакет документов, не отправил, ссылаясь на то, что работы еще не завершены.

- Это всем понятие, что проходка канав еще продолжается, ну и на здоровье, но ведь все остальные виды полевых работ давно закон­чены, пора и отчитаться! - говорило начальство, а Денис передавал по рации Кутенкову. Бесполезно! Пришлось Денису под нажимом Свистоплясова ехать в поле на вездеходе Мыткина, чтобы забрать у Кути его полевые материалы, в каком бы виде они ни были.

На базу Мараваамского отряда Денис ехал по трассе при хорошей погоде, попивая водочку. Амгуэму переехали по льду. Выбравшись на левый берег и продвинувшись еще немного, Мыткии остановил машину и с довольной улыбкой произнес: «Ну вот, теперь и мне можно». Выпил, за­курил, сел за рычаги и погнал дальше, пересекая белую холмисто-увалистую равнину.

Доехали хорошо. На базе начальника отряда о умильно-восторженным как у голодного пса, выражением морды встретил заросший по уши завхоз Трусько. Он знал, он чуял, что выпивка будет! В командирской палатка, где стояла рация и жил Трусько, керосиновая лампа горела далеко за полночь, топилась печка, раздавались оживленные голоса, чередующиеся с громким смехом. Белое безмолвие внимало этим странным звукам.

Утром, похмелившись (у Дениса в портфеле каким-то чудом сохрани­лась одна единственная бутылка водки), Доценко и Мыткин по снежной целине поехали на Озорник.

Утепленные палатки зимовщиков были полностью занесены снегом, ко входу в них вели крутонаклонные ступенчатые траншеи. В жилище у проходчиков тепло, даже жарко, печка топится постоянно  (уголь еще есть). Возле нее стоит-играет-доходит брага во фляге. Бородачи красноморды, неторопливы, высказывают свое недовольство экспедиционным начальством вообще и начальником отряда в частности (почему водку до них не довез, сам с завхозом выпил?) Рабочий класс всегда прав. Денис с ними согла­шается, обещает, огорчает. «К новому году все должно быть закончено, таков приказ СВПГО, добивайте, что есть, новых канав не будет». Мыткин привез из Нырвакинота посылку Сычеву. Бригадир извлек из нее поллитра водки, разлил на всех. Денис чокнулся с работягами за успешное завершение сезона, поправил здоровье. С Кутенковым разговор был короткий. Все его материалы, кроме последнего журнала до­кументации канав, Денис изъял н отправился в обратный путь, приказав всем остающимся готовиться к ликвидации.

Бригаду вывезли двумя  рейсами вертолета. На первый рейс собаки Чомба и Самоса-бой сесть не пожелали, остались в тундре одни, без людей. Второй рейс состоялся только через месяц. У кучи снаряжения сидел только один живой пес - Самоса-бой. На сей раз он позволил затащить себя в вертушку. В аэропорту люди, перегрузив полевое сна­ряжение в кузов автомобиля, уехали, а большой грустный изголодав­шийся пес-полевик так и остался сидеть на взлетной полосе, тоскливо глядя вслед уходящей машине.

- Жалко Самосу-боя, - сказал Денис.

- Ничего! - бодро ответил Кутя. - Это такая собака! В тундре выдюжил месяц без еды и в поселке как-нибудь перебьется!

Так завершился третий (и последний) полевой сезон Мараваамокого отряда. Полевые материалы большинства исполнителей были оценены на «хорошо», а Боря Кутенков как всегда подучил тройку и тоже был доволен - на большее он не рассчитывал. Ну и ладушки.

 

В декабре 1983 года Восточно-Чукотскую экспедицию посетил Магаданский писатель-публицист, собирающий материал для книги о чукотских геологах (издана в 1988 году). Главу о нырвакинотских разведчиках недр писатель начал с головы и закончил Тумкыргавом.

«Кабинет начальника экспедиции - самое обширное помещение в этом старом доме. Не из чинопочитания - у начальника проходят все большие "говорения".

На стенах - пестрые карты, у стен - ряды стульев. Из-за двухтумбового письменного стола легко встал навстречу массивный белокурый и улыбающийся Александр Иванович Каталенко. Я уже знал, что он один из самых молодых руководителей экспедиции на Чукотке, диссертант, обладатель уникальной коллекции минералов...

Пришел главный инженер экспедиции Умелин, извинился, кряжисто присел к столу начальника. Конфиденциальный разговор. Ничего, в одиночку делаю экскурсию по кабинету. Геологические карты. Абстрак­тная живопись, композиции сталкивающихся цветов. Понимаешь, что цветовые пятна не случайны, не плод вольности художника, а научная выкладка возрастных проявлений недр, и за каждым таким "пятном" труд многих поколений геологов, изучавших эту территорию, - но как красиво, колористически смело складывается мозаичное панно!

Походя кивнув, ушел Умелин.

- Заметили, каков главный инженер? Основательный человек. Мы давно вместе. Я начинал в Западно-Чукотской экспедиции - он был рядом. Ветеран, скромница и знаток своего, дела, каких мало. Он сделал передвижные установки колонкового бурения на вездеходе ГТТ. Наши "машинки" позволили - при минимальных затратах - заверить результаты поиска тем, кто передает рекомендации разведчикам. Были бы колонковые самоходки в прошлые годы, сколько времени и нервов сохранилось бы! Прочитайте в наших анналах о судьбе геолога Леонида Руденко, по­спрашивайте ветеранов - его помнят, а прошло со времени его "эпопеи" больше пятнадцати лет.

 

О Леониде Руденко рассказали его друзья, коллеги, теперь уже ве­тераны экспедиции.

Геолог Кирилл Сергеевич Пухов.

- Приехал к нам молоденький парнишечка, рыжий и веселый. Был из себя не красавец - ни лицом, ни статью. В первом поле завел себе хилую бороденку, верхние передние зубы скошенные, лицом худощав, фигурой неказист. Но вот как-то быстро вошел в наш круг, приняли его. Понра­вился открытостью и настырностью. В младших походил недолго, опреде­лили геологом в поисково-геоморфологическув партию... Потом назначи­ли начальником партии. Он проявил себя, метод у него свой был, дотошный. Пробы дали содержание... Глубоко погребенный аллювий...

В шестьдесят пятом стали там бурить - результаты пошли нулевые. Вот тут-то Руденко и проявил характер. Добился места штатного геолога у буровиков, женился, «медовый месяц» сложил на алтарь дела. Упорный, шел на скандалы, заработал выговор, шел на риск - по своему маневрировал бурением. Начальство таких не любит. Его обвиняли в том что он ударился в излишнюю детализацию,  забросил поиски. Он был несговорчивым, стычек с начальством не боялся. Случались и с рабочими стычки: он требовал у буровиков качества, висел над головой, «дышал в ухо»! и приучил к своему порядку, но уж очень все на нервах... И получилось месторождение!

Кирилл Сергеевич Пухов, седой и осанистый, пожалуй, самый «взрослый» человек в экспедиции. Пенсионер по северным меркам, но как в молодости – геолог-полевик.

- Победителем уехал Рудёк - так мы ere, рыжего, звали - в отпуск. В предотъездные дни дурачился, песни пел! Повторяю, он был не красивым по «мировым стандартам», но сильный. Диву давались: мы-то все тоже не слабаки, но Рудёк как-то особенно сильным был. Понимаете, он умел мгновенно включаться, без «разбега»! Ловок по кошачьи и при тигриной силе. На юге случилось, друг наш и товарищ погиб... Что добавить? Надо ставить в пример молодым его упорство. «Бить до коренных!» Активный был, полон молодечества! Почти десять лет у нас провоевал, не разбрасывался, вцепился в одно и бил до конца! Есть прииск, но Руденко быстро забыли. Те, кто оформлял дело о первооткрывательстве, первыми его и забыли, а себя, сбоку припека, вписали! Знак первооткрывателя месторождения  самый почетный для геолога! - получил не Руденко, а случайный в геологии человек, чинов­ник. Мы, друзья, вскинулись, скандалили, но поздно. Денежную премию отвоевали для его вдовы...

По-суровому красив ландшафт, в который вписался по воле настойчивых, дерзновенных людей поселок Нырвакинот. К кромке залива Креста прижали его скалистые горы. Как в аэродинамической трубе гуляют и воют над поселкам зимние пуржливые ветры.

Из вечера в вечер я был назойливым гостем в домах местных гео­логов,  ветеранов Восточно-Чукотской экспедиции, и чаще всех у Станислава Петровича Майорова. Он очень интересный человек, мастер худо­жественней фотографии, застенчивый, немногословный, размышляющий. Узкоплечий, белоголовый - то ли от роду блондин «с серебром», то ли седой, но молодой, не спортсмен, а геолог-ходок.

Станиславу Петровичу доводилось работать с Асеевым, приятельствовали они в те годы, когда Дмитрий Павлович возглавлял старателей ар­тели «Тундра». Майоров развернул суровую холстину, показал фотоаппарат «Москва».

- Это подарок Дмитрия Павловича. Показал он мне его как-то. Beроятно, я не удержался, похвалил аппарат. Но вот тронулась артельная колонна к месту разработок, на Пепен, а меня направили к Асееву проводником - месторождение-то мое было... Двигались с техникой, не спеша,  зима в права еще не вступила, лед не окреп. Двигались, а вечерами Асеев со мной прокладывал по карте маршрут на завтра, советовался... Прибыли на место, устроили вечер «отдыха» - ну и при всем честном народе Асеев протянул мне фотоаппарат. На,  говорит, владей!

Студент Свердловского горного института Тумкыргав занимался самбо, хорошо учился. Высокий, гибкий, Михаил сохранял всегда спокой­ную улыбку в задумчивых прищуренных глазах знающего жизнь тундровика. После второго курса женился - разгадала его натуру волжаночка Ирина Истецкая. Вместе окончили институт, вместе выехали на Чукотку. Рабо­тал Михаил горным мастерам, стал старшим геологом отряда, потом на­чальником. Его работы неизменно получали высокую оценку.

Начальник отряда Тумкыргав понимал, что от него зависит глубина, достоверность геологических знаний самой восточной окраины евро-азиатского материка.

И вновь воображаемый диалог:

- Вы отличный специалист, Михаил Петрович.

- У меня были отличные учителя.

Кирилл Сергеевич Пухов, художник по складу характера и увлечениям - он скульптор-миниатюрист, гравер по кости и камню, подлинный живописец - признал у Михаила Петровича тонкий вкус и художническое чутье. С.П. Майоров - сложившийся мастер художественной фотографии, участник и призер многих выставок и вернисажей известного фотоклуба «Берингия» - считается с замечаниями коллеги Тумкыргава.

В ряды КПСС Тумкыргав вступил в тридцать восемь лет. И в этом сказалась зрелая творческая натура, дотошная самокритичность.

В 1976 году подразделения науканских геологов были включены в состав ВЧГЗ. Продолжу воображаемый диалог:

- Коллеги считают Вас, Михаил Петрович, состоявшимся человеком науки, эрудитом в темах геологии Восточной Чукотки. Заслужить уважение коллег - дело нелегкое!

- Просто они очень снисходительны. У меня хорошие коллеги.

Ветераны ВЧГЭ геологи Кирилл Пухов, Станислав Майоров, Юрий Гнутов, бывший начальник экспедиции, а ныне первый секретарь КПСС Супин, начальник экспедиции Каталенко - все они отзываются о геологе-коммунисте Тумкыргаве с уважением и признательностью.

Жилой дом геологов. Уютная, без налета обывательского на­копительства квартира... Здесь живут супруги Тумкыргавы.

- А родственников в Омолоне я все же нашел. И в Илирнее. Все они карам-кын - "оленьи люди".

Завершается воображаемый диалог:

- Вы, Михаил Петрович, личность. Доброжелательность и вдумчивость, по-моему, высшее достижение эволюции рода человеческого. Ваша скромность...

- это такая у меня жена, Ирина Петровна…»

 

В ночь с 13 на 14 января 1984 года вместо Магаданского писателя-публициста по квартирам геологов ходила, нарядившись пугалом-кикиморой, чертежница Ирка-Кузя. Она калядовала - сыпала зерно и приговаривала: «Сею-вею-посеваю, с новым годом поздравляю». Ее встречали восторженно, со смехуечками, давали конфету, колбасу или соленый огурец, предлагали выпить - все шло, как издревле положено на Руси. Но вот занесло сисястую-рыжую-конопатую на квартиру Тумкыргава. Когда дверь
на звонок открылась и Ирка-Кузя сыпанула в коридор пригоршню гороха, взбешенная хозяйка - Ирина Петровна Истецкая – вначале захлопнула дверь перед носом у ряженой, потом снова резко ее распахнула и с криком - ах ты блядь! - швырнула в убегающую кикимору сапожной щеткой. Вот она, реальная жизнь!

На следующий день вся оформительская возбужденно жужжала - надо же, какая стерва эта Издецкая! Шуток не понимает, народных обычаев не признает. Бедный Миша, как он с ней живет?

ВЕЛИКОЕ     ПЕРЕСЕЛЕНИЕ

Новый 1984 год стал для экспедиции революционным - геологи переселились в новое пятиэтажное здание. Новый начальник Восточно-Чукотской экспедиции Александр Иванович Каталенко до назначения его на эту должность был главным геологом Западно-Чукотской экспедиции, базирующейся в поселке Марково. Оттуда вслед за ним прилетели его кличка "Мохнорылый" и "Ода к уходу", в которой давалась краткая характеристика героя. Вот она.

Пришел наш Саша Македонский,

Увидел кучу мрачных дел,

Но победить застой сумел,

Как жизнь в период постдевонский.

Признанье заслужил спортсменов,

Практичен был, как альтруист.

Порой был гибок, как софист

И вел корабль без лишних кренов.

Нельзя сказать, что ты - Христос,

Ведь тот являлся в одиночку.

Твою ж родню не втиснешь в строчку,

Коль состоит из двух полос.

И было видно, что на годы

Ты по-крестьянски оседал.

Уход таинственный застал

Нас всех в начале перехода.

«Прощай» не будем говорить,

С намеком скажем - до свиданья.

Для нас печален час прощанья -

Тебя успели полюбить

И вот - Нырвакинот, ВЧГЭ. Каталенко быстро привел в соответствие с занимаемой должностью весь АУП, а производственно-камеральные условия труда геологов - с их жилищно-бытовыми условиями и хорошим экономическим положением предприятия. Под его энергично-интрузивным воздействием на вышестоящие органы было завершено строительство пятиэтажного (вместо четырех - по проекту) здания конторы и все, кто мечтал о просторных светлых теплых кабинетах, получил   их! Более того, на дополнительном пятом этаже был оборудован большой актовый зал со сценой и большим белым бюстом Ленина и его пророческим лозунгом: «Мы придем к победе коммунистического труда».

В актовом зале происходили все собрания и отмечались праздники, здесь репетировал хор под руководством профессионального музыканта-баяниста, так что необходимость в аренде районного дома культуры окончательно отпала. Гармонично воссиявшая экспедиция и по производственным показателям, и по уровню интеллектуального развития убедительно затмила все предприятия района.

Запуганно-облагодетельствованный АУП перед Каталенко трепетал, а зам-нач-по-хч Штейн (бывший геофизик), маленький, серенький, угодливо улыбающийся человечек, буквально задницу ему лизал. Он регулярно ходил с шефом в баню, в парилке обхаживал веничком, а в мойке старательно драил-натирал его широкую загорелую спину и роскошные белые ягодицы.

В друзьях у Каталенко числился и Серега Крага, шустрый науканский геолог, спортсмен-лыжник, учившийся вместе с «Сашей» в институте. Каталенки, Штейны и Краги дружили семьями и вместе проводили праздничные дни. К чести Краги следует оказать, что своей близостью с великим человеком он не пользовался. Как и все геологи, он добросовестно вкалывал в поле, имея, однако, своеобразный взгляд на стратиграфию осадочных пород и вулканитов. Его науканские представления о горных породах Восточно-Чукотской вулканической зоны не вязались с легендой нырвакинотских геологов, в поле Крага частенько заблуждался и даже иногда подтасовывал факты. Вскрывая это, Крюканов бесился, выходил из себя, тыкал носом Серегу в его нелепицы, но тот упорствовал, не сдавался. Вот тут, видимо, и сказывались его особые отношения с Мохнорылым, его уверенность в том, что всесильный друг Саша, когда это потребуется, его поддержит, не даст пропасть.

 

Какими бы ни были камеральные мужики-геологи охломонами, козлами и пьяницами, утром восьмого марта они превращались в рыца­рей и прощали женам и прочим женщинам все их прегрешения, нехорошие слова и дела. А гусар Денис Доценко славил их нещадно, лил им на душу бальзам.

Милые женщины! - воскликнул он в 1984 году.

Для вас не жаль стихотворенья,

Ведь вы - живительный сосуд,

В котором все наши творенья

Как розы дивные цветут!

Вы, наши нежные созданья,

В работе часто лучше нас.

Основа жизни, созиданья –

Вот что такое вы -  сейчас.

Вас поздравляем в день чудесный,

Собравшись возле ваших хат,

Поем признательные песни,

Орем - даешь матриархат!

Больше всего теплых слов досталось Свистоплясовой Ирине, заимевшей кооперативную квартиру а Чите.

В экспедиции давно, уж 25 маячит,

Но не считаю все-равно, что это много значит.

Приятен мне чукотский вид, дома Нырвакинота.

Здесь все родное, все манит и нравится работа.

Но говорю я иногда, что жить в Чите не хуже.

Когда поеду я туда? Спросите-ка у мужа.

Ирину просит коллектив - пусть подождет дорога,

Не убежит кооператив, а здесь работы много.

И еще одна, двадцатилетняя юбилярка принимала поздравления.

Кутенкова Рита лыжней знаменита!

Хозяйка отчетов, журналов и карт.

Кутенкова Рита с Чукоткою слита,

Свежа и приятна, как солнечный март.

Спортивной закалкой, любовью к природе

С Кутенковым пара, две капли воды.

Поможет ему разобраться в породе

И в рудных телах, и в текстуре руды.

 

К дню геолога созрело несколько юбиляров. Первый среди них - самый крупный и самый спелый - Кирилл Пухов.

На Чукотке - четверть века, стал родным полярный край.

Горы, долы, тундра, реки - ну не жизнь, а просто рай!

Недра Пухову подвластны, достижений - пруд пруди,

И сияет не напрасно Орден Красный на груди!

Косторез непревзойденный, лыжник, книжник и певец,

От природы одаренный пятивнучный удалец!

Поздравляем с Юбилеем и желаем лет до ста

Сил могучих не жалея, развивать Залив Креста!

Остальные - двадцатилетки. В Мараваамском отряде чествовали Борю Кутенкова. С тайным сарказмом и ехидством Денис восславил этого «заслуженного геолога».

Его достоинств всех не перечесть -

Геолог, геохимик и мечтатель,

Пропагандист, хвала ему и честь,

И молодежи страстный воспитатель.

Спортсмен заядлый, коллекционер,

Здоровый мыслью, делом, телом, духом.

Моральным обликом - для всех пример,

А как поет! Каким владеет слухом!

Как пожеланье скажем - дай-то Бог

Ко всем достоинствам (пусть люди не смеются)

Серебряную гору чтобы смог

Найти и скептикам преподнести на блюдце.

Все хвалебные слова Кутя принял за чистую монету, за золотой песок. Единственное, что его смутило и насторожило, это финальное пожелание. «Как можно гору преподнести на блюдце? Что же это за гора? - недоумевал он. - Что-то тут не то, Иваныч. Я в Серебряную гору, по-чукотски Пилахуэрто-Нейке, верю».

«Несуществующая гора поместится и на кончике пера», - подумал, усмехнувшись, Денис, но, не желая огорчать товарища Юби­ляра, произнес:

- Верь, Боря, верь, надо же во что-то верить. А фраза «препод­нести на блюдце» - не подъебка, как ты заподозрил, а метафора. Так к этому и относись.

- Ну тогда ладно, - успокоился фантазер.

Успешно трудился, фотографировал и каллиграфически писал заголовки в стенгазетах начальник отряда Петр Уралов.

Уралов Петр - геолог знатный, фотохудожник и эстет,

Поздравить нам его приятно - он на Чукотке 20 лет!

Хвалить Петра мы можем смело, он никогда не подведет-

И юмор есть, и знает дело, сюжет повсюду он найдет.

Петру желаем много лет в чукотских недрах ковыряться,

Растить детей и улыбаться и излучать веселый свет.

Завершил.свою геологическую деятельность Станислав Заноза. Его скрупулезно-математические качества привели его в проектно-сметную группу. За канцелярским столом Заноза с его крупным черепом и длинными загребуще-паучьими лапами смотрелся как типичный, классический бюрократ из сатирического журнала «Кроко­дил». Статуя с острова Пасхи за дубовым столом! Вот теперь он был на месте, это поняли вое. Денис написал Стасу:

Заноза, деловой мужчина! Ты в экономике силен.

Как муж хорош, владеешь чином, в минералогию влюблен.

И в этом нет противоречий, а есть единый твердый сплав.

Ты лучший, нет об этом речи, средь всяких разных прочих Слав.

Без обиняков скажем прямо: для ВЧГЭ на радость дан

Заноза - трезвый и упрямый экономический кардан!

Под началом Занозы, забросив геофизику, трудилась Инга Сосновская-Карамба. Ее муж - геофизик Витька Сосновский (поженились в Наукане) - умный, тихий, спокойный, подкаблучный пьяница, ее маленько побаивался. Он, когда требовало дело, пил в меру и достиг должности начальника отряда. Чукотский стаж Карамбы составил двадцать лет.

Подумаешь- двадцать! И что же? Зато всю Чукотку познала,

Двоих сыновей воспитала и мужа повысила тоже.

Сама я, пожалуй, все та же - задорная и боевая.

В Занозином я экипаже, без гравики не унываю.

Везде хороша, это верно. Имея счастливую долю,

Я лет через двадцать примерно вернусь к геофизике, к полю.

Столько же времени прожил на Чукотке и кум-Соб.

Мне родной Чукотка стала, я достоин пьедестала,

Я до пенсии служу, браво, весело гляжу!

Все о всех прекрасно знаю, никогда не унываю –

Жизнь, а не пародия! Всем доволен вроде я.

Но одну мечту имею - развести фруктовый сад.

Это сделать я сумею там, где зреет виноград.

Поздравленье принимая, Соб-улыбку всем дарю,

В сад цветущий приглашаю, Соб-спасибо говорю!

Достигла заветных пятнадцати лет, дающих право на получение пенсии в пятидесятилетнем возрасте Тамара Котова,  заведующая лабораторией.

Тамара Котова созрела! 15 лет! Вo всей красе.

Ее сравнить мы можем смело со спелой ягодкой в росе.

Теперь Ивановна на месте, руководитель – высший класс!

Нет, в самом деле, тут без лести, она - кормилица у нас.

В лаборатории примерной, как реактивная горит.

Тамару Котову безмерно наш коллектив благодарит.

Накануне первого воскресенья апреля Восточно-Чукотская экспедиция впервые отмечала день геолога в новом актовом зале. Beдущей концертной программы как всегда была артистка народного театра Инга Сосновская -Карамба. Сценарист Доценко пел в хоре. Вот что говорилось и пелось на этом представлении;

- Художественная самодеятельность экспедиции вступила на новую, более высокую ступень своего развития, это закономерно и знаменательно - вместе с улучшением наших бытовых и производственных условий должен расширяться и наш духовный мир, не так ли? И вот в новом здании ВЧГЭ впервые прозвучат песни нового, можно сказать, первого экспедиционного народного хора. Художественный руководитель и баянист Игорь Ткаченко.О профессии геологов сложено немало песен. Наиболее популярной была в свое время песня «Держись, геолог, крепись, геолог». В переложении на местные условия она поется так:

Ты на низменность в тундру попала,

Предо мною стоит Искатень.

Ты в болоте однажды под вьюком упала,

На хребтах превратился я в тень.

А путь и далек и долог…

Ну и так далее. Было спето много самодеятельных песен, отражающих весь полевой сезон от начала до конца. Затем Карамба сказала:

- А теперь переходим на зимне-камеральные темы. Главная из них -

Новоселье! Больше всех радуются новой жизни в новом здании обитатели дискомфортно-продувного гаражного «комплекса», где им приходилось мерзнуть всю зиму.

 

Наконец-то мы дождались, мы из «комплекса» ушли.

С дубориловкой расстались и уют себе нашли.

Ну-ка, комплексные люди, скиньте ватные штаны!

Жить в тепле теперь мы будем, красотой окружены.

Сбросьте валенки и шубы и пляшите гопака.

Здесь просторы - даже Дубов не достанет потолка!

При одном воспоминаньи начинает холодить.

То ли дело в новом зданьи можно в тапочках ходить.

Две наши объемно-бедрастые Тамары, которые как два океанских лай­нера в узком канале не могли разойтись в коридоре старого здания, здесь это делают играючи, плавно и легко.

В коридоре тары-бары уголки себе найдут,

В коридоре две Тамары вместе запросто пройдут.

Но самое главное достижение – отдельные, пространственно  разобщение туалеты для женщин и мужчин. Вероятность того, что Кирилл Пу­хов или какой другой алчущий мужик с переполненным мочевым пузырем сдернет с унитаза Зинаиду Белову или какую другую даму, свелась к нулю.

О раздельном туалете мы мечтали много лет.

Ах, спасибо, благодетель, за раздельный туалет!

Сегодня радуются все, кроме завлаба.

Молвит Котова Тамара: «Вся лаборатория

Без защиты, без забора! Пребываю в горе я!»

Блестящее решение внешних проблем не исключает проблем внутрен­них,  связанных с качеством полевых материалов и взаимоотношением геологов-исполнителей и чиновников, стоящих над ними. Наш хитрый шеф Каталенко вывел из состава ЦГГП ее начальника Свистоплясова и стар­шего геолога Крюканова, он систематически выплачивает им премии из АУПовской кормушки, которая никогда не скудеет. Эти деятели, бывшие полевики, теперь даже заинтересованы в том, чтобы троек было больше, потому что освободившиеся премиальные деньги, идущие в общеэкспедиционный фонд, частично попадают и в их карман.

Вот такие выкрутасы - премий нет полевику,

Ведь Крюкан и Свистоплясов иа АУПовском суку!

Но есть у нас устойчивые хорошисты, которые всегда премии получают и любят своих начальников.

Покидают тундру-поле, недоделки обругав,

Мудрый Юра Благоволин и толковый Тумкыргав.

Перезвонов и Колечко тоже парни хороши,

Как узоры на крылечке, хоть картины о них пиши.

По-прежнему нелегким делом остается разведка с ее вахтовым методом.

Ах ты вахта, ух ты вахта,  пересменка трудная.

Тяжела же ты, разведка россыпная, рудная!

Тем не менее в этом году основной показатель деятельности экспедиции - план прироста запасов россыпного золота и рудного олова выполнен, начальник геологоразведочного отдела Трахман ходит в героях.

А запасы идеальны, от АУПа не бегут.

Bсe кварталы премиальны, все прекрасно! Трахман - гут!

И Лепешкин пукнул браво - в ГКЗ уже гора.

На медаль имеет право,  заслужил! Экуг – ура!

Больше всех из АУПа начальники отрядов (материально ответственные лица) не любят необыкновенно вредного начальника отдела снабжения, председателя комиссии по списанию снаряжения Гришку Мудренко. Сегод­ня, в день геолога, они призывают его к перемирию.

Ах, Мудренко ты Мудремко, до чего же ты скупой.

Брось снабженческие сделки, с нами вместе песни пой!

И в заключение - хвала нашему геологолюбивому техсовету.

Техсовет, ну хоть ты тресни,

Будит творчество у нас.

На крюкан нанижем песни

Плюс веселый свистопляс!

Экспедиционный хор пел русские народные песни ("Зима", "Блины" н прочие) на семь голосов, полифоническое звучание приближало его к академическому хору. Лучшим певцом-хористом (а иногда и солистом) был, без всякого сомнения, геофизик Саша Квасин, мощный оперный бас. Среди женщин-сопрано (первые голоса) выделялись завлаб Тамара Котова и геолог камеральной группы Буровой ГРП Люба Тынская, а среди альтов (вторые голоса) никто не мог сравниться с Олей Доценко. Она являлась душой хора, его вдохновителем и организатором, тащить хор ей было нелегко, но интересно, петому что сама очень любила петь.

 

Праздник Прошел, новоселье отмечено, наступили трудовые камераль­ные будни. Мараваамский отряд, завершив трехгодичные полевые работы, писал окончательный отчет. Но летом геологов от писанины оторвали, их молотки нужны были в поле, в других отрядах. Свистоплясов уже при­строил Козю, Кутю и Валеру н добирался до Дениса, но тот сделал ход конем. Идти в какой-то чужой отряд, на чужую территорию и делать ма­ршруты для дяди Денису не хотелось. Ему было гораздо интереснее и полезнее поползать по Деве и ее окрестностям. Денис, минуя ПБ, пошел к главному геологу Плюсику и сказал:

- Структура рудного поля Девы изучена слабо. Я предлагаю послать туда меня одного, там я займусь трещинной тектоникой, обследую все коренники.

Плюсик согласился, доложил Каталенко.

- Перемерить трещины - дело хорошее, но этого мало. Дадим Доценко бульдозер, пусть проходит магистральные каналы, - решил Кат.

- Вот это довесочек! - ахнул Денис, но отступать было поздно. бульдозер на Деву перегнали без его участия до половодья, по мерзлой тундре, и он ждал там исполнителей работ - геолога н тракто­риста. Машина была передана в подотчет Доценхо.

 

Второго августа начальник Мараваамского отряда Денис Доценко на вертолете МИ-4 прилетел на базу Энгергынского отряда, к Володе Клинову, завершившему первый круг геолого-съемочных работ. Получив у него продукты и снаряжение на двоих, Денис дал РД Свистоплясову о готовности к вылету на Деву.

С берегового уступа Энгергына Денис увидел пасущихся у берега  хариусов и ему захотелось ушицы.

- Володя, под берегом хариусы гуляют, поймай несколько штук. Я буду сверху тебя направлять, корректировать.

- Давай попробуем, - согласился Клинов.

Спустившись к воде с удочкой, опытный рыболов забросил крючок - мормышку. Непосредственно у воды рыба не была видна.

- Володя, чуть подальше и левее... так, так, стоп! Сейчас клюнет. Вни­мание,  есть!

Клинов вытащил пять хариусов и Денис приступил к стряпне. Проходя мимо кухни, он нашел выброшенный прелый лук с желто-зелеными ростка­ми. Денис порылся в куче, набрал пучок перьев. Все остальные специи на кухне были, уха получилась превосходная.

- Денис, да ты прекрасно готовишь! - восхитился Клинов. - Какая вкус­ная уха! Да еще и с зеленым лучком! Где ты его взял? Из поселка при­вез?

- Зачем? У вас на помойке взял, ваш лучок пророс. Такую прелесть вы­брасываете .

- Ха-ха-ха! Молодец.

Энгергынская уха была у Дениса первая и последняя за сезон. На Деву, где рыбой и не пахло, он взял только несколько вяленых хариусов, предложенных Володей.

Пятого августа Денис приземлился у подножья Девы, разгрузил вертолет и, проводив его взглядом, окунулся в кромешную тишину. Одни. На сто километров вокруг - ни одного человека. Началось испытание геолога полным одиночеством, длившимся три недели. Рацию Денис на­ладить не смог, с внешним миром его связывала только спидола.

Первым маршрутом с подходом восемь километров Денис посетил прояв­ление олова, выявленное Петром Польским в прошлом году и преподнесенное им как коренное месторождение с несколькими кварц-касситеритовыми жилами. На самом деле все оказалось совсем не так - обломки рудных жил были эрратическими, они лежали на поверхности морены, то есть принесены ледником со склонов горы, вмещающей Деву.

- Taк что, Петя, извини, никаких рудных тел здесь нету, это всего лишь ледниковые отложения, - сказал Денис,  завершив изучение «рудоносной» морены (студент-заочник Польский находился в это время в учебном отпуске, защищал дипломный проект по Мараваамскому рудному району).

 

У Дениса пошла ежедневная рутинная работа - массовый замер трещин для составления диаграмм и определения преобладающего направления гидротермальных образований. Ветры, туманы, дожди и снегопады не прерывали этого кропотливого занятия. Двадцать второго августа сос­тоялся последний (четырнадцатый) маршрут по рудному полю и досконально изученная Дева укрылась снежным одеялом. Дальнейшие маршруты Денис проводил по ее периферии.

Двадцать шестого августа, возвратившись из маршрута, Денно нашел в своей палатке рабочего-бульдозериста по фамилии Голодун. Одиночество геолога кончилось, чему он был несказанно рад. К тому же прилетавший на вертолете Валера Яковлев наладил рацию и Денис стал слышать все сезонки. Жизнь круто изменилась в лучшую сторону. Геолог провел на гору бульдозер, показал Голодуну направле­ние, тот пропахал вверху до низу «первую борозду», наметил магистральную канаву.

Двадцать восьмого августа на Деве побывали командиры ВЧГЭ Каталенко и Плюсик, полазили по склонам водораздела, быстро во всем разо­брались и отдали Денису приказ: немедленно осмотреть и переопробовать верхнюю зону по канаве номер пять, дать оценку, о выполнении доло­жить по рации тридцатого августа в девять ноль-ноль.

Денис выполнил приказ, притащил с горы пятьдесят килограммов штуфных проб, но РД давать не стал - зачем? Если в пробах что-то есть, анализы покажут, а это будет нескоро. А видимого касситерита в кана­ве не было (документировал Яковлев) и нет, просто Мохнорылому нехрен было делать, свой начальственный гонор проявил.

С бульдозером беда - он с первого же заезда начал разваливаться. Причем оказалось, что он не может двигаться назад, что существенно меняло методику проходки, усложняло ее. С каждым днем длинная яма с боковыми отвалами становилась все более безобразной и безнадежной. На пятый день работы бульдозер, находившийся в нижней части склона, свалился с крутого отвала, перекосился, стал боком и чуть-чуть ни опрокинулся. Голодун успел выскочить из кабины и убежать от опасно наклонившейся железяки. Денис впал в крайнее уныние, он не понимал-то ли бульдозер действительно неисправный, плохой, то ли тракторист совершеннейший, безмозглый дурак. Ясно было одно – машину надо спасать, она у него на подотчете. И хрен с ними, с этими канавами, лишь бы бульдозер остался цел и смог отсюда убраться по добру – по здорову. Но кто сможет организовать спасательную операцию? Никто, кроме соседа Володи Клинова, у него есть вездеход, трос и люди. Денис свя­зало с Клиновым, рассказал про свою беду. Володя пообещал выслать вездеход и свое обещание, хоть и не сразу, выполнил.

Пятого сентября клиновский вездеход во главе с Валерой Яковле­вым начал спасательные работы. Бульдозер удалось вывести из критического состояния, сдернуть вниз, к подножью склона, поставить на ров­ную твердую площадку. Даже небо возрадовалось содеянному - заиграло первым полярным сиянием в эту благословенную ночь.

Через два дня подремонтированный бульдозер снова взобрался на гору и попытался погребсти, подвигать с борта на борт сыпучий грунт, но тут же снова сломался, кое-как спустился вниз, к палатке, где и остался на зиму. Теперь Денис за него не беспокоился - пусть себе стоит, им займутся другие. А Денис двадцать второго сентября выле­тел в поселок, завершив этот странный, одиночно-бульдозерный сезон. Пока Денис видел на Деве, его старший сын Василий,  закончив Hыpвакинотскую среднюю школу, вместе с другом Игорем Каровым поступил в Ленинградский горный институт. Это и стало главным событием 1984 года в семье Доценко.

Всю зиму 84-85 года мараваамцы писали отчет. Весной возник вопрос о переименовании оловянного месторождения. Почему? Да потому, что со стороны и простых геологов, и членов техсовета было много насмешек. «Залез на Деву, слез с Девы, опробовал Деву», - зубоскалили они. Стало очевидным, что предварительное название для окончательного отчета и передачи потомкам не годится. Денис, посмотрев карту, остановился на вершине «Тутумын»  (на которой побывал Вася) и ре­шил - хоть и далековато от месторождения,  зато звучит таинственно и гордо, название годится, быть по сему. Легкомысленная Дева изо всех текстов, карт и разговоров исчезла, вместо нее появился солид­ный, весомый, серьезный Тутумын. Денис спросил у Тумкыргава, что означает это слово. «Поганое место»,- перевел Миша и засмеялся, об­нажив влажные розовые десны. Денис смутился и махнул рукой: «Ладно, сойдет, тем более, что соответствует действительности. Да и перево­да никто не знает, пусть думают, что хотят».

Поначалу это новое непонятное имя на слух воспринималось непра­вильно, неточно, многие коверкали его. Даже главный геолог Плюсик пока ехал в Магадан забыл это название и представил месторождение начальнику СВПГО как Тынатын (впоследствии Денис выяснил, что это имя красавицы из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» - вон куда Плюсика занесло!

В это время в Иультинском районе разворачивались изыскательские работы для обоснования проекта строительства Амгуэмской ГЭС. Экспедиция получила от проектной организации, базирующейся в Ленинграде, заказ на бурение скважин, в первую очередь по створу плотины. Была определена высота плотины, уровень и площадь Амгуэмского водохрани­лища. Проект был настолько грандиозным, что аж захватывало дух. «По­ловина территории Мараваамского отряда будет затоплено, уйдет под воду,  но зато какие открываются перспективы для развития горно-добы­вающей промышленности! Многие разведанные экспедицией месторождения олова, в том числе Тутумын и Озорник, окажутся на берегу рукотворно­го озера, руду можно будет доставлять по воде, на баржах к новому горно-обогатительному комбинату, построенному на трассе Нырвакинот - Иультин, недалеко от Экуга. Восточная Чукотка, бассейн Амгуэмы, превратятся в экономически освоенный район со своей инфраструктурой!» - фантазировал Плюсик. Отсюда и его желание сделать Тутумын хорошим месторождением. Главный геолог ВЧГЭ выбил в Объединении деньги на поисково-разведочные работы. В связи с тем, что мнения от­носительно перспектив Тутумына на НТО разделялись, были сомнения и споры, новый отряд был назван Спорным. Его начальником назначили выходца из Науканской экспедиции Ивана Козловского.

В начале нового 1985 года Каталенко экспедицию бросил и по примеру своего предшественника Супина ушел в райком КПСС на долж­ность второго секретаря - только так можно было делать дальнейшую карьеру. У геолога Доценко н начальника экспедиции отношения были напряженными, потому что Денис попивал и получал от него втыки. Как-то в порыве самоуничижения, признавая подавляющую энергию и деловую мощь Мохнорылого, Денис написал.

Мы похожи, как курганы, что стоят недалеко.

Вы Иваныч, мы Иваныч. Вы на "ко", и мы на "ко".

Остальное все иначе, двойника я не обрел.

Вы сильнее и богаче, мы - евражка, Вы - орел!

Север нас объединяет, ВЧГЭ - одно ярмо. 

От обоих нас воняет, мы – с похмелья, Вы … тюльпан.

 Короче, могучий был мужик! В экспедиции он сделал все, что мог и ему в ней стало тесно, скучно, его богатырская натура требовала более широкого поля деятельности, и он стал руководящим партработни­ком. А то, что вторым - так это временно, не пройдет и полугода, как он станет первым, а потом уйдет в обком и так далее - в этом никто не сомневался. По поручению партийной и профсоюзной организации Денис написал для Каталенко «Оду к новому уходу»  (как продолжение сочинения соседней,  Западно-Чукотской экспедиции).

Был у соседей Македонским, у нас Каталенкою стал –

Самим собою, то есть. Этим воздвиг для славы пьедестал.

Что говорить о достиженьях? их очень много,  знают все.

 От интенсивного движенья сверкнула седина в усе.

 Иваныч правил честно, строго! Досталось многим. Но зато

И многие имели много - кто на «Москвич», кто на манто.

Что наблюдаем мы сегодня? Нет лучшей доли и судьбы -

Как Петр Первый на дыбы враз ВЧГЭ Иваныч поднял!

Благоустройство и прирост, довольны женщины и дети,

Повсюду виден бурный рост - и хор поет, и солнце светит!

Теперь пред Вами весь район, и тут желаем Вам успеха.

Кому-то станет не до смеха, но будет Север покорен!

Каталенко передал экспедицию давно мечтающему о кресле начальника главному инженеру Умолкну (кличка - Циклоп). Это было та­кое же хамло, как его предшественник, но отличалось оно от Мохнорылого тем, что была еще более крутого нрава, и наказывало жестче, беспощаднее. Циклоп к тому же много пил, был бытовым алкоголиком, но на работе сам терпел и другим похмеляться не давал, отчего всегда был зол и раздражителен. Складчато-мясистая бульдожья морда Циклопа с одним стеклянным глазом постоянно была красная, боевая.

Первый от Циклопа пострадала,  как ни странно, спокойная, трудолюбивая, дисциплинированная женщина - Маруся Виноградова. У нее из кабинета пропала секретная карта. В конце дня она, как и положено, сообщила об этом в спецчасть, оттуда информация поступила к Циклопу. Наследующий день злополучная карта была найдена среди бумажных отбросов в мусорном мешке уборщицы тети Маши (слава Богу, не успела сжечь), но делу был дан ход. Циклоп настоял на открытом, показательном процессе. В конце рабочего дня всех геологов собрали в актовом зале. За столом президиума сидели начальник экспедиции Умелин, глав­ный геолог Колечко,  заведующая спецчастью Заболоцкая и неизвестный мужчина без особых примет - агент КГБ. Карты у геологов пропадали и раньше, но такого судилища экспедиция еще не знала. Бедную Марусю обсудили со всех сторон. Все говорили о ней только хорошее, все на­чинали выступление со слов: «Уважаемую Марию Васильевну я знаю вот уже ...» Геологи Маню хвалили, предлагали ограничиться общественным порицанием или «поставить на вид», но Циклоп был неумолим. «Уважаемая Мария Васильевна допустила грубое нарушение… проявила халатность… разгильдяйство... недопустимо... жесткая дисциплина... близость Амери­ки... бдительность...  будет строго наказана». Последовал строгий вы­говор и лишение премии. Гордая Маруся, подвергшаяся публичной порке, ставшая «уважаемой», смертельно обиделась на гнусного Циклопа, на весь АУП и вообще на весь коллектив экспедиции в целой. Она замкнула­сь в себе, уныло сидела в своем кабинете, перестала шутить-улыбаться и ходить с большой расписной кружкой чая и кружком лимона в оформительскую для веселой беседы с подружками-хохотушками. У Маруси про­изошла психологическая камака.

ОТПУСК-   85

Дождавшись, когда Коля и Катя закончат учебный год, Денис и Оля Доценко отправились в отпуск. У Оли была путевка в подмосков­ный санаторий «Родина», где лечили сердечников. Была у Доценко и тури­стическая семейная путевка на троих - теплоходом по Днепру из Киева до Одессы и обратно.

В числе туристов, постоянно находясь рядом с Доценками, плыла на корабле Чвычкина жена Галя - энергичная, деловая, веселая я хорошо сложенная женщина с чистой белой кожей. Раздевшись, она из бесфор­менной чукчи (на Севере все женщины укутаны-упакованы во множество одежд, скрывающих их природную форму) превратилась вдруг в беломраморную Афродиту с красивым бюстом и тонкой талией. «А у Чвычки губа не дура», - подумал Денис. Хорошая Галя женщина, но беспокойства окру­жающим доставляла много - уж больно шабутная и нервная была. Везде, где она появлялась, создавалась конфликтная ситуация. Денис сказал ей об этом, она засмеялась и ответила: «Да, я это знаю, но сделать с собой ничего на могу, меня раздражает бардак, который я вижу, я начинаю кричать и ругаться». Впрочем, на корабле не одна она такая была - находились бабы и похлеще.

Что делали водные туристы помимо еды, (кормили на убой), сна (с приятным покачиванием на волнах Славутича), чтения книг, загорания, танцев и кино? Об их досуге заботились старосты групп и неуемные активисты-общественники, от которых Денис бегал и прятался по всем палубам, как от чертей. Они заставляли его петь в хоре. Они уже уговорили Олю и Галю и науськали их на Дениса - хору позарез нужен был бас. Ну а басу, отдыхающему на теплоходе, этот хор и на хер был не нужен. Но вынудили – таки, заставили репетировать. Наибольшее агитационное воздействие оказала жена: «Не будешь петь – не дам», - сказала она. Денис запел.

 И еще в одно мероприятие попал, он. Корабельно-теплоходная дама - культмассовичка каким-то образом (да от кого же, как ни от его болтливых спутниц) узнала, что Денис - чукотский геолог, «человек интересной профессии». А она, эта восторженная дама, как раз и готовила встречу простых, не интересных туристов с туристами необыкновенными. Пришлось Денису рассказывать об опасной близости Америки, то есть США, об американских шпионских воздушных шарах и подводных лодках, об исчезающих жителях прибрежных поселков и моряках гражданского флота, о пропавших женщинах, ушедших   за грибами и найденных голыми в волно-прибойной полосе... Ужас! Поведал Денис неискушенным, наивным обитателям европейской России и о своей романтической профессии, о встрече с медведями, о несравненной рыбалке, о мифическом Золотом Великане, ноги которого лежат на Аляске, туловище - на Колыме, а член - на Чукотке. «Вот им-то мы и занимаемся», - под смех и аплодисменты собравшихся закончил Денис свой доклад.

Больше всех смеялись и хлопали знакомые Денису женщины, чукотские геологини   Оля и Галя. Они признались, что о многом из того, о чем говорил Денис, они услышали впервые. Они узнали о своих краях много нового и интересного - откуда все это оратор взял? Действительно ли все так было,  или он лапшу на уши вешал? «А как хотите, так я понимайте, - ответил лектор, - главное, чтоб было занимательно, так? Ну вот, я своей цели достиг, публика хотела экзотики и получила ее!

- Получила, получила, - зачирикали знакомые дамы и повели Дениса на винопой.

Сыр-бор с самодеятельностью на корабле был затеян с целью дать концерт на последнем, отвальном-прощальном вечере перед возвращением в Киев. Палубное выступление состоялось. Славутич услыхал песня чукотских геологов. В теплом южном воздухе с безоблачного ярко-звездного неба посыпались невидимые холодные снежинки. «Снег, снег, снег, снег, снег над палаткой кружится...» - пели Оля и Галя, а хор вторил им. И что удивительно, Галя перед публикой выступала впервые, да вообще, казалось, поет первый раз в жизни, по крайней мере, на Чукотке Денис ни разу ее пения не слыхал. И слава Богу, потому что в вокальном отношении Галя была одинакова с Чвычкой,  была ему отлич­ным вторым сапогом - парой. А тут на тебе,  запела! Да еще как - гром­ко, аж уши режет! И мелодию не блюдет, не туды тянет! Оля с ужасом поглядывала на самозабвенно завывающую подругу и пыталась заглушить ее - да куда там! У Дениса возникло желание сграбастать певицу и выбросить ее за борт корабля по примеру Стеньки Разина. «О, Славутич, батько ридный, на красавицу, прими!» Но тут же возникла другая мысль, а как же Чвычка? Он будет плакать, он не простит - и Денис не тронул Галину. Ну а публике нахальство поддатой самодеятельной певицы даже понравилось, потому что так петь могут все.

В заключение ночной программы были вино и танцы до упаду. Денис плясал, как очумелый, он бил в палубу каблуками, как бешеный конь, он вскидывал ноги, подпрыгивал, крутился и вертелся среди хохочущих, краснолицых, потных дам. Это был финал, достойный гулянки лихой     запорожской сечи.

Осенью, туристом прокатившись по Литве, Денис приехал в Ленинград, к сыну Васе.

Жил он в Чвычкиной  кооперативной квартире, которую ему сделал его папа, директор завода и член бюро КПСС. Тут же проживала  и Галя Благоволина, у которой отпуск тоже еще не кончился. Вместе в ней Денис побывал в гостях у Юркиных родителей, в их
старинном номенклатурном доме с широкими мраморными лестницами и высокими потолками. Родители собирались выезжать на дачу под Сестрорецком и пригласили туда чукчей. Закупив кое-какие продуктишки («да не берите вы много, у них там все есть, - шумела Галина), Доценки на электричке достигли нужной им остановки и без особого труда нашли «чвычкину дачу». Дом большой, с мансардой и внутренней лестницей. Родители с собакой обитали внизу, рядом с кухней, а Юрка, когда приезжал, владел мансардой. Чердачная комната с изогнуто-наклонными стенами, обшитая желтыми лакированными досками, Денису очень понравилась.

Гости гуляли по сосновым окрестностям дачного поселка, по песчаным холмам-моренам с огромными гранитными валунами, пилили, рубили и кололи дрова, сгребали в кучи опавшие листья в саду, таскали и бросали их в компостерную яму, утаптывали-утрамбовывали их,  запол­нив листохранилище доверху. За все за это Юркина мама кормила работников три раза в день. Она не могла нарадоваться, глядя на чукотских гостей. «Такие трезвые, работящие, такие молодцы, - говорила она. - Ато приедет этот, как его,  забыла, ну который любит пить, они с Юрой ничего по хозяйству не делают, только и знают, что квасить, а пользы от них никакой». Денис догадался, кого она имела в виду - это был Куликов Коля  (Куколя), геологоразведчик. Приезжая в отпуск, он,  как правило, безвылазно сидел в Москве, в родительском доме, и крепко пил. А когда становилось скучно, он ехал в Ленинград и со­ставлял компанию Юрке, не всегда его предупреждая, о приезде. Од­нажды Чвычка застал его прямо на даче. Заходит во двор, смотрит - на ступеньках крыльца сидит, склонив голову, какой-то горемыка.  Подходит, смотрит - ба! Да ведь это Куколя! А рядом с ним - сумка с бутылками водки.

- Стаканы есть? - заорал Куколя.

- Ага, - ответил Чвычка и отомкнул дверь.

Друзья молча принялись за дело, изредка перебрасываясь малозначительными фразами. Им и без слов было хорошо на даче под Сеетрорецком. Когда все било выпито, Куколя вздремнул и уехал в Москву - похмеляться. На то и отпуск чукче дан.

Подъев все имеющиеся на даче продукты, прожорливые Доценки вернулись в Ленинград. Вслед за ними покинули дачу и Благоволины - подготовка к зиме была завершена. Попрощавшись с сыном, Денис в средине сентября возвратился в Нырвакинот. Пять месяцев пролетели. После такого отпуска Денис мог спокойно сидеть на своей Чукотке хоть три года подряд, не испытывая тяги к материковским удовольствиям.

 

Начало – конца «цветущего расцвета»

В Нырвакиноте Денис узнал, что бывший начальник экспедиции, затем секретарь райкома и обкома КПСС. Каталенко сделал – таки свою карьеру - стал генеральным директором СВПГО – «Генералом». Главным геологом ВЧГЭ вместо молодого перспективного Плюсика стал еще более молодой и значительно более перспективный Колечко. Сначала, правда, эту должность предложили куда более достойному специалисту Крюканову, но Саня ре­шительно отказался, даже думать не стал - ей не мог быть ГЛАВНЫМ геологом, потому что был геологом НАСТОЯЩИМ.

1985 год был юбилейным (тридцать лет геологической службы на Чукотке) для Федора Свистоплясова. Инга Сосновская - Карамба и Зоя Щукина, влюбленные в ПБ, обратились к Денису с просьбой написать ему стихотворное поздравление, хвалебную оду. Денис возмутился:

 - Да как вы можете мне такое предлагать?! Ведь Свистоплясов и стихи несовместимы!

Но это был первый порыв, первая естественная реакция. Через не­которое время, уступая настойчивой мольбе общественных активисток, Денис сдался.

Наш Федор похвалы достоин, он натворил немало дел.

В своей судьбе чукотский воин всего добился, что хотел.

От миллионки до десятки - за тридцать лет он все познал.

И брал он от природы взятки, от недр подарки принимал.

Прекрасно с техникой справлялся, в ней для него секретов нет.

Для нас примером он являлся в теченьи долгих-долгих лет.

Теперь он правит честно, грозно - или тепло, или морозно,

Но иногда бывает прав, хоть и крутой имеет нрав.

Точить он зря не любит лясы, драть подчиненных не устал.

О, если б Федор Свистоплясов веселым, добрым, чутким стал!

Саня Крюканов, прочитав оду, ухмыльнулся и, тыкая пальцем в последние строчки, произнес:  «Не дождетесь».

Беспартийный, умеренно пьющий Свистоплясов сделал максимально возможную для него карьеру, поднялся на вершину трудовой славы, его портрет постоянно висел на Доске Почета. Иная судьба постигла его сверстника, ветерана труда с таким же стажем - Витю Галина. После мараваамских полей геолог окончательно спился и был из экспедиции уволен по нехорошей статье. Поработав с годик в строительной органи­зации, Витя угодил на принудительное лечение в ЛТП сроком на два года.

Назначение Колечко на должность главного геолога для геологов-половиков было неожиданным, однако начальству виднее, рассуждали они. Да и в чем, собственно, дело? Парень энергичный, деловой, с головой, хоть и в съемке ничего не смыслит и горных пород не знает – подойдет, экспедиция всяких главных видала. Как сказал Чвычка, «хуж не бу».

Хуже было то, что экспедиционный хор покинул идейный бас-коммунист Квасин. Он ушел в райком КПСС. По этому поводу Денис выдал та­кую «эпитафию со слезой».

Был геофизиком чудесным,

Бродягой был полевиком.

Опора хора, пел ты песни

И вот - увы! - ушел в райком.

Коль предназначено судьбой,

Прощай, товарищ Квасин.

Держи в райкоме хвост трубой,

Его собой украся.

Ущербный хор, тем не менее, продолжал петь. Без баса Квасина звонкоголосые женщины явно заглушали мужиков, гармония-полифония была нарушена. В это время двум замечательным певицам - Оле и Римме - испо­лнилось двадцать чукотских лет. Для Оли Доценко, дражайшей своей суп­руги я высокопрофессионального картографа, Денис написал:

Bсe по работе хорошо, а этот пунктик главный,

Какой-бы ей заказ ни шел - все изготовит славно.

Играет Оля в волейбол, бьет по мячу, как пушка!

Дружинить ходит слабый пол, застенчивое ушко.

Достойна Оля алых роз, за то, что хора тяжкий воз

С бурлацким стоном тянет и нас зовет и манит.

Сильна как женщина и мать троих детей чудесных,

Поет для всех, но и сама она достойна песни.

 Позиций, Оля, не сдавай - трудись и пой! Давай-давай!

Вторая знатная юбилярка - инженер-спектрографист Римма Крюканова.

Уж двадцать лет на спектрограммах,

А изменилась ли? Ни грамма!

Bсе так же Римма молода

Как и в далекие года.

Ударных темпов не теряя, анализ четко выдает.

На лыжах мужа обгоняет, не хуже Котовой поет.

Давать советы ей не надо - она сама желанью рада.

В Нырвакиноте вечно жить и геологии служить.

Хор хирел, зато в экспедиции появился метролог Логинов, профессиональный гитарист, - играющий по нотам лучше Виноградова! И он создал ансамбль из девяти гитар, и загудела-зазвенела экспедиция! По вечерам, в промежутках между хоровыми пениями, с пятого этажа геологической конторы на центральную улицу имени Ленина лилась гитарная музыка, сыпался струнный звон. Удивительное дело! Даже такие неотесанные, туповатые геологи с толстыми корявыми пальцами как Степан Небаба, Иван Глухарев и Вася Маркин, сроду не игравшие, на гитаре, вдруг взялись за нее и самозабвенно с серьезнейшим видом, потея, исполняли свои незатейливые партии (пум-пум, пум-пум, пум-пум, - бренчали они на басах). «Поисковые ребята»,- так назвал маэстро Логинов свой неподражаемый гитарный коллектив.

Действовал в экспедиции и УГЗ - университет геологических знаний, ректором которого был Эдуард Синицын. Активным его участником был и Денис Доценко, взявший тему для майского выступления. Называлась она так: «Металлогения перивулканической зоны». Территория Мараваамского отряда, по которой писался отчет, располагалась как раз в пределах этой зоны. Написание отчета шло с большим трудом. Старшие геологи-тугодумы Козин и Кутенков в график камеральных работ не укладывались, отставали - тут уж явно сказывались их умственные, геологические и писательские способности.

Борьба с пьянством и алкоголизмом, объявленная сверху Горбачевым и восторженно поддержанная снизу женщинами и партийной номенклатурой (которая от этой борьбы ничего не теряла, по-прежнему получая спиртное в неограниченном  количестве через задний проход магазина), существенно сказалась на жизнедеятельности геологов. Заветные бутылочки теперь выдавались в ограниченном количестве и только по талонам (на многие продукты тоже были талоны). Отдел кадров приобрел новую, чрезвычайно важную роль-Мурена, жена Циклопа, выдавала талоны. В талонный день в экспедиции делалось шумно, работники бегали из кабинета в кабинет, меняли талоны. Некоторые крепко пьющие бедолаги - мужики ловили непьющих женщин, предлагали им за водку, коньяк или вино все что угодно, любой продуктовый дефицит. Такие обмены часто случались, геологи, добывшие дополнительные спирто-талоны, радовались как дети, получившее любимое лакомство.

Вот в такой полусухой обстановке состоялся день рождения Маруси Виноградовой, совпадающий с главным советским праздником – годовщиной Октябрьской революции. Денис написал:

 Ликует нынче весь народ - ведь день рождения у Маши!

С утра гудит Нырвакинот и красным флагом Маше машет.

Надув пузатые шары, сегодня чествуем Марию,

Несем незримые дары и кажем шиш зелену змию.

Долой презренное вино! Отметим день рожденья чаем!

Все, что на радость нам дано, мы символически вручаем.

Новый и молодой, как месяц, показывающий на «ведро», главный геолог Колечко, обаятельно улыбаясь (это он при нужде изображать умел), играл в демократию, демонстрировал образец руководителя новой, перестроечной формации. Старых геологов он, однако, уважал, даже заискивал перед ними, юлил, жал руки перед тем, как они усаживались за столом. Он предлагал приглашенным сигареты - курите товарищи, не стесняйтесь. Некурящий Денис морщился. «Лучше бы коньячку предлагал», -  думал он.

В средине ноября перед поездкой в Магадан Колечко провел совещание по Тутумыну. Денис рассказал о геологическом строении рудного поля и прогнозных ресурсах оловянного месторождения. К этому времени он окончательно убедился, что оруденение приурочено к кольцевой палеовулканической постройке и имеет значительные перспективы на глубину. Колечко с его мнением согласился, Крюканов тоже, Свистоплясов промолчал.

Оформители в этот день отмечали рождение Нины Кононовой, поздравляли ее Денисовыми стихами.

Ах, Нино-Нино-Нино, ты - как терпкое вино,

Ты - как зрелый виноград, съесть тебя любой бы рад.

Но один лишь Мясоед и на ужин, и в обед

Как чирову строганину крепко любит строгу Нину.

И сынуля спозаранку настоящую гуранку

В щечку нежно чмок да чмок! Богатырь растет сынок.

Поздравляем нашу Нину с днем рожденья от души,

В нашем чудном коллективе лет до ста черти - пиши...

В конце ноября состоялась защита полевых материалов Спорного отряда, проводившего поисково-разведочные работы (проходку канав и траншей) на   месторождении Тутумын. Иван Козловский срав­нил его по типу руд с крупным дальневосточным месторождением Хинган, но, выполнив большой объем поверхностных горных выработок, оптимистичные прогнозы Доценко сократил вдвое. Ну что ж, так бывает всегда, Денис и сам «зарезал» два месторождения, по тому что чем больше канав, тем точнее подсчет запасов металла. Однако, все месторождения, на которых Денис побывал, на глубину бурением не изучались и их оценка, основанная только на поверхностных наблюдениях, была условной.

В декабре экспедиция чествовала Геннадия Цукина, прочно осевшего в камеральном кабинете и превратившегося в «чугунную задницу». Он составлял региональные металлогенические и прогнозные карты с использованием ставших модными космических снимков. Цукин, достигнув двадцатипятилетнего чукотского стажа, приобрел кооперативную квартиру в Херсоне.

Познавши тундру, волны, пену, кукуль, палатку, молоток,

За обобщенья взялся Гена - чукотских недр большой знаток.

Теперь держись, мезозоиды! Богатства ваши – не секрет.

Теперь космические виды дадут на все прямой ответ.

Что? Где? Когда? Ответит скоро Геннадий Цукин – эрудит.

 Не покидая стен конторы, он перспективы, породит.

Держись, геолог, будь здоров! Послав подальше докторов,

Не уставая от успехов, с улыбкой мудрой на устах,

Еще лет двадцать пять, без смеха, не покидай залив Креста.

Пусть будет долго твой Херсон как дальний сад, как дивньй сон...

Другой, более молодой товарищ Дениса   Иван Глухарев перевалил за пятнадцать.

Пятнадцать лет! Он - молоток! Свой стаж отбарабаня,

Как геохимии знаток созрел геолог Ваня.

Покрыв металкой Чаныван, ресурсы выдал наш Иван,

На руды Телекая теперь он намекает.

Поет суровою зимой, играет на гитаре.

Спортивный, бодрый, деловой Иван всегда в ударе.

 Большой Нежданчик впереди! Найди его, Ванюша.

С улыбкой солнечной иди и Свистопляса слушай.

В числе юбиляров оказался и Великолепный Чвычка - Юра Благоволин.

Пятнадцать лет грызешь ты скалы и свиты тянешь без труда.

Нарисовал ты карт немало и лист составил - хоть куда!

Познал предельно вулканиты, в ВЧВЗ собаку съел.

Влюбленный страстно в игнимбриты, ты все же «чвычку» одолел!

Теперь пора в аспирантуру. Садись, пиши: «Прошу принять».

Давно готов геолог Юра в науке полочку занять.

А если нет, тогда породы смени, товарищ, на руду,

Чтоб все последующие годы в металлоносном жить саду!

В средине декабря ПБ спросил у Дениса: «Что будем делать с этими мальчиками? Подумай, доложи. «Федор имел в виду плохих ребят, хреновых камеральных работников   Козю и Кутю. Денис намек понял и накатал такой рапорт: «Срок сдачи отчета Мараваамского отряда находится под угрозой срыва. Одной из причин этого является то, что старшие геологи Козин и Кутенков не смогли качественно и в срок написать свои главы «Интрузивные образования» и «Полезные ископаемые». Хроническая неуспеваемость, неспособность к самостоятельной работе, неумение четко и ясно излагать требуемые инструкцией положения, а для Кутенкова и проявление геологической неграмотности - вот что характерно для их производственной деятельности. Объявлять им выговор не имеет смысла - возраст не тот, не исправятся. Вопрос надо ставить об их соответствии с занимаемой должностью».

Сразу после нового года началась кампания против Кутенкова (Козина пожалели - у него много заслуг). Обосновать его профессиональную непригодность поручили Пухову. Кирилл Сергеевич, прекрасно зная этого фантазера и сачка, копнул все его прошлое, составил досье, собрал компромат и передал его Свистоплясову. Вышел приказ о понижении Кутенкова до геолога сроком на три месяца. Кутенков подал протест в конфликтную комиссию. В средине января состоялось заключительное заседание, на котором члены комиссии с приказом начальника экспедиции согласились. Кутя сник, Доценко негодовал - почему только на три месяца? Навсегда, на всю жизнь надо лишить его звания старшего геолога! Не тянет он на него! Ему ответили - КЗОТ не позволяет.

А наказанную Циклоном уважаемую Марию Васильевну геологи поздравляли с двадцатипятилетним чукотским стажем. Денис Марусе написал:

    «За 25 перевалило - ну что же, это очень мило.

Ничто не стоит мне опять начать сначала 25.

На картах я набила ручку, их выпускаю чередой.

Хотя за них имела взбучку, грозили мне они бедой.

Я карты лихо составляю, без них разведчикам - никак!

Буренье где-то направляю и в этом деле я - мастак!

Но вспоминаю с умиленьем моменты жизни полевой,

И эти чудные мгновенья всегда стоят передо мной».

Марии нашей мы желаем в Нырвакиноте долго жить,

Романсы нежно напевая, разведке с пользою служить.

Столько же лет проработал на Чукотке и Машин муж Евгений Виноградов - старший геолог Энгэргынского отряда ГГС.

Итак, минуло 25. Был путь далек и долог,

Но скажем дружно мы опять: «Держись, крепись, геолог!»

Умелец съемки групповой, знаток любого дела,

Спортивный, быстрый, деловой - иди на горы смело!

В маршрут ходи, как на парад, до пенсии и дале.

О, солнца друг! О,  ветра брат! Достоин ты медали.

С гитарой верной лет до ста и с молотком железным

Не покидай залив Креста,  будь ВЧГЭ полезным!

До секретно-карточного инцидента с женой, Виноградов ладил с Циклопом, особенно когда был главным геологом, и частенько выпивал с ним. Производство и бутылка объединяли этих столь разных людей. Но теперь, когда Маруся по административно-подлой инициативе Циклопа стала «уважаемой Марией Васильевной», Евгений к бывшему коллеге – другу - собутыльнику стал испытывать неприязнь. Еще большую неприязнь он испытывал к другому дуролому - Федору Свистоплясову. Он презирал его за угрюмость, за отсутствие юмора (ПБ часто говорил: «Не понял юмора!»), за грубость и ту необоснованную психологическою напряженность, которую он создавал в ЦГГП. Он постоянно высмеивал его и разы­грывал. Был такой случай. Одна из студенток, направленная в какой-то отряд, пожелала работать в Энгэргынском отряде, вместе с подругой. Женя ей посоветовал: «А ты пойди к ПБ и попроси его, чтоб тебя в наш отряд.

А кто такой – ПБ?

Начальник ЦГГП Свистоплясов, он сидит в кабинете напротив лестничной площадки. Хороший, добрый дядя.

А почему его так называют?

Женя не мог сказать студентке, что это означает любимое ругательство Федора Владимировича – «Падла - Блядь», поэтому объяснил так:

- Это его имя – отчество – Павел Борисович, сокращенно ПБ.

Пошла студентка к Свистоплясову и говорит ему: «Павел Борисович, я хочу работать вместе с подругой в отряде Виноградова». Крюканов, сидящий за соседним столом, хрюкнул и склонился над картой. Пораженный Федор тупо уставился на девицу и долго рассматривал ее, как будто она только что грохнулась с потолка.

Пойдешь туда, куда пошлем, - буркнул он наконец, и огорченная студентка вышла.

Ну что он тебе сказал? – осведомился Виноградов.

Пойдешь туда, куда пошлем. А почему он такой злой, ваш Павел Борисович?

Женя захохотал. Отсмеявшись, ответил:

Потому что у него постоянно болит зуб, а на подошве правой ноги шпора.

Второго начальника – Крюканова  - Женя уважал. С тех пор, как Саня стал старшим геологом ЦГГП, качество отчетов заметно возросло, потому что они подвергались процессу «крюканизации». «Крюканизированные» отчеты сезонных отрядов с тщательно отредактированным текстом, проверенными картами и разрезами принимались, за редким исключением с оценкой «хорошо» как в Магадане, так и в Хабаровске. Поздравляя Крюканова с двадцатилетним стажем, Денис написал:

Наш юбиляр во всем силен – в науке, в деле, не рыбалке,

В маршрутах и на камералке – везде рекорды ставит он.

Дерет нещадно нерадивых, отчеты учит их писать,

Чтоб было ясно и правдиво, а не из пальца чтоб сосать!

Чтоб от инструкции – ни шагу, ни в коем случае, ни-ни!

Чтобы не портили бумагу и чтобы не было мазни.

Должны геологи добиться, чтоб по крюкановски трудиться –

На хорошо или на пять. Чтоб к Юбилею – двадцать пять

Крюканов весело сказал: «Достиг всего, чего желал!»

Стал полноценным чукчей-северянином и Степан Небаба.

Достиг пятнадцать казачина, суровый, правильный мужчина.

И в этот юбилейный год отличный написал отчет.

Прекрасный Степа полевик – без промаха стреляет,

В маршрут с хвостом* ходить привык – Здоровье охраняет.

Степан дремучей бородой уж сорок лет владеет,

Но даже с пьяной головой далек он от злодея.

Цветы выращивает он, на лыжах в горах рыщет,

И любит он гитарный звон, и счастье в жизни ищет.

Степан! Ты в главном не ленись - уже пора! Давай, женись!

 *Полевой маршрутный хвост - это большой лоскут кукуля, олень­его меха, привязанный сзади для прикрытия поясницы, ягодиц и кобчика от сырости, ветра и мороза. Прекрасная вещь! В любом месте можно сесть на землю, густой пышный мех ласкает, греет, радует задницу геолога, предохраняя ее от геморроя, радикулита и прыщей. Один «недо­статок» у такой подстилки - с нее вставать не хочется. Хвост носили не только широко известные записные радикулитчики, но и те, кто не хотел его поиметь. В последние годы пристрастился к хвосту и Денис. Отчет Мараваамского отряда ГГС Доценко заканчивал в одиночестве и защитил его с оценкой «удовлетворительно». После этого он написал новый проект на геологическую съемку масштаба 1:50000 на площади Вешкапского рудного  узла. В этом месте сложилась парадоксальная си­туация - на большую часть территории была составлена некондиционная геологическая карта масштаба 1:10000 (сделал это Перезвонов). Иультинской ГРП здесь был пройден большой объем поверхностных и подземных горных выработок, а вот про кондиционную среднемасштабную геологическую карту в погоне за рудой забыли. Теперь Денису предстояло наверстать упущенное.

В это весенне-предполевое время все чукотские предприятия под нажимом райкома готовились к 27 съезду КПСС. Экспедиционный хор пел правильные партийно-патриотические песни. Первое конкурсное выступление хора в ДК состоялось первого марта. В средине марта состоялось грандиозное выступление сводного хора,  объединяющего все хоровые коллективы Нырвакинота и близлежащих поселков. Это был апофеоз народного творчества, высший хоровой пилотаж, свидетельствующий о единстве пар­тии и народа, о большой работе, проведенной отделом культуры райкома КПСС.

Геологи научились хорошо петь, но открывать месторождения перестали. За последние пять лет ничего нового не появилось. Как открыл Козин Деву-Тутумын, так на этом все и кончилось. В экспедиции возник вопрос об эффективности поисковых работ.   В районной газете «Заполярный горняк» разгорелась дискуссия, искусственно раздуваемая любителем всяческих скандалов Эдуардом Синициным. Денис Доценко тоже изложил свое мнение по этой волнующей теме. Он писал:

«Говоря об эффективности ЦГГП, вопрос надо ставить ребром - пропускаем ли мы месторождения? Думаю, нет. Там, где они имеются, они открываются, а если площадь стерильна в отношении полезных ископаемых, то где ж их взять? Ярким примером работы на неравноценных площадях могут служить два соседних отряда групповой геологической съемки - Мараваамский и Энгергынский. Первый попал на рудный узел и выдал перспективный объект. Второй же, находясь между двумя рудными узлами - Иультинским и Мараваамским - из полезных ископаемых ничего практически интересного не нашел. И в этом виноват не отряд, а геологическая ситуация, причина стерильности здесь природная, объективная - на нет и спроса нет.

Однако возникает другой вопрос - почему поисково-съемочные работы сплошь н рядом ставятся на малоперспективных территориях?  Этого я не знаю, это делается свыше, непосредственные исполнители работ в выборе пло­щадей не участвуют. И вот одним повезло, а другим нет, одни сделали открытие, у других его нету. Далее следует парадокс. К полевым материалам отряда,  сделавшего открытие, техссвет экспедиции и НТО СВПГО предъявляют повышенные требования, за работу ставится низкая оценка; победители-первооткрыватели «награждаются» лишением премий. Отряды, проработавшие на пустых территориях, нередко оцениваются высоко и получают соответствующее вознаграждение. Таким образом, материальной заинтересованности в открытии месторождений поисковики не имеют. Влияет ли это на эффективность работ? Может быть, и нет, геологи работают честно, независимо от оплаты, но все равно такое явление нормальным считать никак нельзя.

А теперь третий вопрос - доводим ли мы до  ума открытые объекты? Нет, не доводим. Вот этот факт и является первопричиной возникнове­ния сомнений в эффективности ЦГГП. А если выражаться точнее, то сле­дует говорить не только о недостатках в работе одной ЦГГП, а в рабо­те экспедиции в целом. Как экспедиция обеспечит сезонные отряды кад­рами и техникой, таков будет и результат. В этом отношении мы находимся в полной зависимости от  руководства ВЧГЭ, от его возможностей. Как же все-таки повысить эффективность наших работ? Одним из способов достижения этого является, на мой взгляд,  более широкое применение бурения. Надо смело проводить глубинные поиски, пора относится к колонковому бурению как к обычному виду поисковых работ. Нельзя ставить крест на месторождениях, оцененных только поверхностными горными выработками, особенно тех, которые располагаются в окрестностях  поселка или недалеко от трассы Нырвакинот – Иультин. Еще в 1970 году профессор Лугов говорил: «Вы Амгень-то не гробьте, бурить его надо!» Не разбурили, не смогли. А таких объектов у нас немало, они лежат, ждут серьезных много объемных поисково-разведочных работ. И пока известные и вновь открываемые рудные объекты ни будут разве­даны, вопрос о полунаучной  деятельности ЦГГП и слабой эффективности работ не будет снят с повестки дня».

ЭКСПЕДИЦИОННЫЙ     ЮБИЛЕЙ

В апреле восемьдесят шестого на день геолога экспедиция отме­чала свое двадцатипятилетие. Не все ветераны дотянули до этого юбилея, некоторые из них получили пенсию и уехали на материк. Особенно ощуща­лась потеря таких ценных специалистов, как уборщица тетя Маша и гипер­тоник кум-Соб.

«НАМ-25» - под таким плакатом, повешенным над сценой актового зала, проходило праздничное собрание коллектива ВЧГЭ. Перед сценой сто­ял столик с микрофонами,   за ним сидели двое ведущих:  ветеран с двадцатипятилетним стажем Денис Доценко и двадцатипятилетняя молодая специалистка Наташа. Они читали по очереди.

- Товарищи! Уважаемые работники экспедиции и наши дорогие гости! Торжественное собрание, посвященное 25-летию ВЧГЭ, открыто.

- Произошло очередное открытие. А что такое открытие? Это всегда, что -то неожиданное, интересное, заманчивое, влекущее...

И неизвестно, чем оно кончится.

Но  это в отношении полезных ископаемых. А что касается нашего сегодняшнего вечера, то мы знаем все – и с чего он начнется, и  чем кончится. Программа вечера состоит из двух частей – производственно-исторической и художественно-развлекательной. Первую часть нашей программы начинает хор ВЧГЭ. Песня «На Чукотке мы живем не зря».

На Чукотка мы живем не зря,

Недра досконально изучаем,

Перспективы роста намечаем,

 Будущее округа творя.

По земле чукотской мы идем,

Съемкой полуостров покрывая,

Новые объекты покрывая,

Фронт работ разведочных даем.

Всех важней разведчики сейчас,

Лом стальной и вышка буровая,

Тишину и мерзлоту взрывая,

Выдаем объемы и запас.

Что сулит нам юбилейный год,

Новые маршруты намечая?

Солнце над Чукоткою встречая,

Ждет удачи полевой народ.

-   На Чукотке мы живем не зря: живем и трудимся в нормальных, человече­ских условиях. И все это благодаря строителям, которым мы выносим большую золото-оловянно-вольфрамово-керамзитовую благодарность.

- Наши трудовые свершения были бы невозможны без авиации. Славных парней-вертолетчиков тоже благодарим.

- Пять лет назад мы праздновали двадцатилетие экспедиции и в програм­ме нашего вечера было много выступлений участников и очевидцев наиболее интересных и знаменательных событий.

- Тогда об истории геологических исследований Чукотки коротко и ясно доложил Федор Свистоплясов. О своей трудной деятельности, которая началась с разведки Пепенвеемской золотой россыпи, поведал Алексей Воронов. Кирилл Пухов просто и доверчиво рассказал об открытии Корнергинского месторождения вольфрама, Денис Доценко вспомнил об открытии Пеньельхинского золотоносного узла и главном герое этого события Леониде Руденко.

-   Помните вы, наверно, и яркие, образные повествования Александра Крюканова о Чаантальском оловорудном районе, Бориса Кутенкова о Ленотапском золотоносном узле и заключительное выступление Геннадия Аркавенко о разведке россыпей.                             

- Двадцать лет нашей производственной деятельности были, таким образом, охарактеризованы всесторонне, хорошо. Повторяться не будем.

- О наших достижениях и недостатках за последние пять лет вы все прекрасно знаете, а разговоры на злободневные темы у нас впереди.

-Итак,  экспедиция родилась 25 лет назад, в 1961 году.

-И если бы она могла как в сказке превратиться в девицу-красавицу, она выглядела бы сегодня примерно так, как ее ровесница Наташа.

- Для меня это лестно, но я думаю,  что 25-летняя мисс  Экспедиция была бы   покрупнее и посолиднее меня. Кстати, сколько весила новорожденная ВЧГЭшечка?

- Она тянула на два миллиона рублей. Таковы были ее ассигнования. При этом общая численность составляла примерно триста человек, в том число АУП - пятнадцать человек.

- А сейчас?

- Сейчас ее ассигнования увеличились в пять раз, общая численность в два раза, АУП – в три раза! Вот такое гармоническое развитие получила ВЧГЭ.

- А что было до нее?

- Былa Нырвакинотская группа партий Чукотской геологической экспедиции с центром в поселке Анадырь.

- Группа партий - это групповая партия?

- О, нет, группового метода, тогда еще не существовало. Работали от­дельными отрядами,  которые назывались партиями,  по одному сезону, на площадях самых причудливых очертаний. Никаких тебе трапеций и листов, полная свобода!

- А доисторические геологи-первопроходцы в экспедиции еще сохранились?

- А как же, есть. Их восемь человек. Это, можно сказать, крестные от­цы нашей экспедиции и одна крестная мать. Все они занесены в Красную Книгу Почета. Вот их имена (раскрывает Книгу): Федор Свистоплясов, Виктор Галин - чукотский стаж 31 год, Алексей Воронов - 29 лет, Ген­надий Лыков - 28 лет,  Кирилл Пухов,  Генрих Козин,  Ирина Свистоплясова – 27 лет, Геннадий Цукин - 26 лет. И все они, как ни странно, дееспо­собны и вносят большущий вклад в изучение недр Чукотки.

- Нашим славным ветеранам-пврвопроходцам посвящается песня их боевой молодости «Закури,  дорогой,  закури».

Закури, дорогой,  закури. Завтра утром с восходом зари

Ты по горам пойдешь опять золотую руду искать…

- Как мы ни уважаем наших почтенных,  заслуженных чукотских старожилов, но не они являются главными героями этого юбилейного года и сегодняшнего торжества, а ровесники  экспедиции по стажу, те наши сотрудники, которым в этом году исполняется 25 производственных лет. Их семеро.

- Кто же они?

- Уважаемая Мария Васильевна Виноградова, Галина Луговая, Елена Воро­нова,  Зинаида Белова.

- Для женщин-ветеранов исполняется шуточно юбилейно-лирическая песня «Помню я еще молодушкой была».

 Наш поселок,  наши горы

 Молодыми мы когда-то потрясли.

 Те тропинки, по которым

 Мы ходили, диким мохом  заросли.

На Чукотке жить не сложно –

Пролетели незаметно двадцать пять.

Если было бы возможно,

Повторили мы бы этот срок опять.

Только время у природы

Никогда не возвращается назад.

Вспоминаем наши годы,

За которые теперь благодорят.

- Юбиляры-мужчины, наверно,  уже беспокоятся - не забыты ли они? Нет, не забыты. Это товарищи Виноградов, Майоров,  Доцепко. Евгений Макарович,  как Вы себя чувствуете после 25 чукотских лет? Женщины считают, что теперь Вам полагается петь: «Были когдато и мы рысаками». Как Вы к этому относитесь?

Виноградов:

 «Почему были? Мы и сейчас еще те рысаки!»

Где бы мы ни были, всюду на месте,

В сутки, проходим километров двести,

Съемкой довольны весьма групповою,

Ноги на съемке нужны с головою!

- А что скажете   Вы, Станислав Петрович?

Майоров:

Быстро проходят чукотские годы,

 Были маршруты и геолпоходы,

 Ну а теперь - навсегда камералка,

 Буду сидеть без полей, как ни жалко.

- Денис Иванович, ваше слово.

Доценко:

Остались по-прежнему мы рысаками,

Скачем по горам легко с рюкзаками,

Пробы таскаем, полезные ищем

И выдаем мы прогнозные тыщи!

- Для тех, кому 25 и более лет чукотского стажа женская вокальная группа ВЧГЭ исполнит песню «Колымская березонька».

- А теперь послушайте телефонный разговор двух подруг, подслушанный и записанный нами накануне дня геолога. В экспедицию звонила тетя Маша из подмосковного села. Читают Инга Сосновская  и Люба Тынская.

- Ета 6-01 ? Экспедиция?

- Да, приемная! Слушаю!

- Здравствуй, Валюша.

- Я не Валюша, я – Зина. А Валя побежала по делам. С кем толкую? Голос знакомый вроде.

- Да это ж я, Марья Ивановна, уборщица ваша.

- Здравствуй, Марья Ивановна, как жизнь молодая?

- Да что про нас-то говорить, живем помаленьку, на пенсию не разгонисси. Я чаво звонила?

- А я почем знаю? Может, не туда попала?

- Туды, туды... Ага, вспомнила! Мы с Мишей праздравляем каликтив экс­педиции с юбилеем, во!

- Ну хорошо, я передам. А кому передать?

- Вале передай. И каликтиву. Слухай,  Зина, как у вас дела-то?

- У кого, в оформительской?

- Да нет, вапче.

- Вапче не знаю, а вот чертежниц Трахман заездил. Столько у него запасов, отчетов, графики - тихий ужас! и Колечко попугивает.

- А Колечко чаво?

- Как чаво, он же главный геолог.

- Хто, Сережка?

- Не Сережка,  а Сергей Васильевич, понимаешь!

- Ды ну? Ежели так, я очень радая за него. И Миша тожа. Передай ему на из праздравление.

- Непременно передам.

- А какой он по счету етот главнай геолух?

- В истории экспедиции - седьмой.

- Ой, Зина, ета ж счастливое число, больше трех лет продержится, вот увидишь. Теперь у вac, должно, и дификтивность повысилась?

- Эффективность, наверное?

- Да-да, дификтивность. Мне кум-Соб сапчил, что вы там затеяли споры на ету тему. Ета завсегда так - кады открытий нету, споры и крики начинаются. Скажешь вру?

- Истинную правду глаголишь. А кум-Соб откуда знает?

- Ему Синицин сапчил. А Юрий Иванович в местной газете «Липецкие зори» статью напечатал под заголовком «На Севере диком».

- А, ну теперь ясно. По вопросу эффективности одно знаю, что из оформителей никто в газету на эту тему не писал и в дискуссиях не участвовал. Нам весь этот шум до настольной лампочки. Своих забот хватает. А геологи перегрызлись. Да я тебе, Марья Ивановна, лучше Свистоплясовa позову, или сама ему позвони, он лучше знает.

- Да ты что, шутишь,  Зинаида? Как я с ним говорить буду? Не,  боюся. Ну ее,  эту дификтивность. Ты лучше скажи, в новом здании чисто?

- Даже стерильно. Как в диспансере. Операторы машинкой уборки на каждом этаже собственные кабинеты имеют.

- Боже ш ты мой! Всю жизнь об етом мечтала,  да не довелось. Ну пусть хучь мои калеги порадуются. А новое общежитие построили?

- Воздвигли. Фасадом к северу, навстречу ветру, чтоб хмель у выходящих бичей выдувало. Обстановка модерная. Обои французские, Мудренко в Риге достал. А отопление возьми и лопни. На пятом этаже. И залило все. Сразу после приемки здания с оценкой «хорошо».

- Ой-ой-ой,  чтож таперича?

- Все наладилось. Зам-нач-по-хч Штеин следит за порядком лично.

- А в экспедиции обмывки бывают?

- Какие обмывки?

-Ну ети... защиты, пьянки... у геологов. От них много пустых бутылок оставалось.

- Защиты бывают, о вот второе понятие искоренили.

- А буфет у вас есть?

- Действует. И такие ароматы в обеденный перерыв - все галопом домой несутся и слюнки глотают.

- Значить, кушаете хорошо?

- Хорошо, Марья Ивановна, врать не буду. Только вот без яиц сидим да без капусты. Ну и еще кой чего не хватает, особенно мужчинам по выходным дням. Ходят злые, трезвые.

- У вас по талонам все дають?

- Да, по талонам. Результаты потрясающие. Сразу повысилась производительность и качество возросло. В экспедиции два отличника появилось.

- Это кто ж такие?

- Рубанович, которого рецензировал Пухов, и Пухов, у которого Рубанович рецензетом был.

- А иде работал Пухов-то?

- На Колючинской губе. И доказал, что губа - не дура, что там тоже есть погребенные россыпи. Теперь все буровики туда кинулись.

- Передай им,  Зинаида, наше с Мишей и праздавление. Это ж надо, какие молодцы! Дык, наверно и все остальные геологи повысились, лучше работать стали, раз ето самое, тово… пить перестали.

- У остальных или еще сознание низкое, или тяму нахватает. Некоторые даже тройки получают, представляешь?

- Ну ничаво, подтянутся помаленьку. Свистоплясов их подтянет. Особен­но теперь, после того, как сам повысился. Не зря же он в Москву ездил на повышающие курсы.

- Ой, Марья Ивановна, а ты откуда знаешь?

- Мне кум-Соб сапчил. Говорит,  заезжал к нему Федор, ох и гульнули. Зинаида, а Крюканов и Свистоплясов все еще свирепствують на приемах?

- Да. Геологи это называют «осенний забой».

- А новая групповая будить?

- Раз Небаба спроектировал, значит будет. Площадь 2400, сплошное горье – ни проехать ни пройти, ни пролететь.

- Господи, да кто ж там работать будет? Какие горные козлы?

- Свистоплясов собирается сколотить спортивно-молодежный отряд, в который войдут Виноградов, Майоров, Кутенков, Клинов, Небаба и другие.

- А вьюноша Пухов Кирилл в групповуя не собирается?

- Думает, куда лучше пойти - то ли в отпуск за три года, то ли в поле, в групповую, молодежную. Там тоже можно хорошо отдохнуть, килограмм двадцать сбросить. Ну все, Марья Ивановна, мне пора бежать, я в приемную на минутку заскочила, за пропуском.

- Да погоди ты, успеешь, никуды твой стол с чертежной доской не убягить. Ты мне скажи,  это правда, что Доржиев в хоре поеть?

- Распелся - не остановить. За три года на двух  репетициях побывал, да и то его Штеин за руку приводил.

- А зачем вы его в хор-то? Он любить сольное, огуречно-маринованное пение, за бутылкой за столом. Дайте ему что требуется и он запоеть! Запоеть и засвищить! Это ж второй Тото Кутунья, а вы яво в хор.

- Спасибо за совет. Скажу Оле Доценко, пусть его по назначению использует. Ну все, я побежала. Да вот и Валентина, передаю трубку ей, Это Мария Ивановна, интересуется чистотой полов.

- Здравствуй, Марья Ивановна.  

- Здравствуй, Валюша. Мы с Мишей   праздавляем тебя с праздником.

- С каким праздником? Я так закружилась, что ничего не знаю.

- С юбилеем экспедиции.

- А, ну да, что-то слыхала, спасибо.

-   Валюша, я давно хотела тебя спросить...

- Извини, Марья Ивановна, мне бежать надо.

- Ало, ало, есть там кто-нибудь? Мине еще пять минут говорить надо, уплочено. Ало! Кто ето? Иванов? Какой Иванов? Ты мне скажи, счетную машину давно протирали? Ну да, пыль. В подвале, ЭВМ называется. Нет? Уже не видно? Ископаемая? Ало! Опять никого нету. Бегають и бегають. И чего бегають? Тольки полы топчуть. Ало!

- Это кто там шумит? В чем дело?

- Валя, это ты? Все бегаешь, дукументы подписываешь?

- Я не Валя, я Зоя Щукина, бегаю - обсадные трубы выколачиваю. А вы кто?

- Марья Ивановна, уборщица. Ты мне скажи, забор построили?

- Какой забор?

- Вокруг лаборатории. Тамара Котова все добивалась.

- А, нет, не видать. Вероятно, перенесли на следующую пятилетку. Забор - объект второй очереди. Его будут сооружать после Амгуэмской ГЭС.

- Геологи к полевому сезону готовятся?

- Вышел приказ на сдачу норм ГПС, что значит «Готов к полевому сезону». Скоро забегают.

- А какия виды спорту?

- Упражнение первое - поднятие и перемещение негабаритных тяжестей; второе - катание бочки с бензином по рыхлому снегу на 50 и 100 метров; третье -   метание лома и кукуля; четвертое - бег трусцой за вертолетом с ящиком угля весом 50 и 100 кг; пятое - толкание бревна.

- А зачем инженерам такие упражнения? Ето дело рабочих, грузачиков.

- Перевелись они у нас, Марья Ивановна, геологам все самим при­ходится делать - и грузить, и возить, и пробы отбирать, и гео­логией заниматься. А начальникам отрядов достается больше всех.

- А чаво ж так, нехай плотють за совмещение, ишь какие хитрюшки. От етих посторонних работ качество полевых материалов понижается, геологи получають тройки и премии не видють. Куды ОТИЗ - Рахуиловна смотрить?

-  Рафаиловна стоит на страже закона. Она говорит -начальника отряда и старшего геолога совмещать с рабочим нельзя, никаких доплат за погрузку - разгрузку им не положено.

- Во-во, ну пущай гнутся задаром ети инженеры, администрации ето выгодно. А я   никогда ба не стала за один оклад и полы мыть и экспедицией руководить.

- Вы, Марья Ивановна, как всегда правы. Пока, мне бежать надо.

- Погоди, ишо вопрос есть. В нашей газете «Подмосковные вечера» писали о плохом укамплинтавании сезонных отрядов на Чукотке. Была статья под заголовком: «На Севере диком».

- А кто написал?

- А хто яво знаить. Псивданум какой-то. Ю.Соб. называется.

- Прав псивданум, прав. Валентина Ивановна подошла, передаю трубку ей.

- Господи, Марья Ивановна, это все еще ты?

- Я, Валюша, я. У мине еще две минуты. Китайская роза у тебя не засохла?

- Да нет, ей здесь хорошо, поливаем, удобряем. Ее и Каталенко любил, и Умелин любит.

- А УГЗ работаить?

- Еще бы не работал! В рабочее время, в обязательноном порядке, Там недавно Сергей Крага, ну тот, который из Науканской экспе­диции, сообщил об уникальных месторождениях в районе Колючинского прогиба. Получается, что мы тут какой-то мелочевкой зани­маемся.

- Так что ж таперича, разведку надо переносить туды?

- Не знаю, спроси у Трахмана.

- Ну ладно, мине все-равно с ним надо говорить. У мине нехватаить некоторых данных по истории разведочных работ на Чукотке. Я мимуяры пишу, что еще на пенсии делать.

- Марья Ивановна, тебе ж вызов давали, чего ж ты не приехала на наш юбилей?

- Э-э-э, милая, я-то знаю, по скольки суток люди в Анадыре сидять. Пропади она пропадом такая дорога, икрой не заманите. С мине и того достаточно, что с тобой поговорила. До свиданья, Валюша, будь здорова. Передай привет и праздравление Александру Ивановичу.

- Кому, Каталенко? Ну ты даешь, Марья Ивановна, как же я ему передам? Ведь он теперь в Магадане, генеральный директор!

- Батюшки!

Карамба: «Ошарашенная тетя Маша бросила трубку. Давайте и мы прервемся на полчаса, подождем, пока накроют столы. Затем начнется вторая, художественно-развлекательная часть нашей программы с реализацией дополнительных-праздничных талонов.

Выпивки на вторую часть геологической программы хватило всем - и это было хорошо.