ЗАКЛЮЧЕНИЕ

(«Заслуженный» отдых)

Через год после вылета пенсионера Доценко из Нырвакинота послед­нее, реликтовое геологическое образование - ТОО "Геописк" - было ликвидировано. Оно исчезло, испарилось и о нем уже никто не вспоминал. Да что там говорить о каком-то ТОО, расположенному у черта на кулич­ках, если даже само Министерство геологии было уничтожено. Вместо него возникло Министерство природных ресурсов, возглавил которое... Александр Иванович Каталенко! «Ни хрена себе!» - воскликнул, узнав об этом, бедствующий тольяттинский пенсионер Доценко и возгордился - под каким человеком ему пришлось работать! От какого начальники экспедиции строгий выговор удалось поиметь! Да-а-а, есть чем гордиться чукотскому ветерану, есть о чем внукам рассказать.

А в Нырвакиноте не осталось ни одного геолога, работающего по спе­циальности. Из состава бывшей Центральной геолого-геофизической партии - профессионально-интеллектуального ядра Восточно-Чукотской экспедиции в анадырский «Георегион» перебралось всего пять геологов-мужиков, при чем все без жен - Федор Свистоплясов  (недолго там задержавшийся), Иван Козловский, Анатолий Николаев (врачи запретили ему вылет на материк по состояния здоровья), Володя Крайтер и Валера Яковлев. Переселилась в Анадырь и одна упорная, суровая женщина, никак не желающая менять специальность - Наталья Сычева, соломенная вдова (ее последний, тре­тий по счету официальный муж зарезал по пьянке какую-то   бичиху и на­долго сел в тюрьму).

В связи со всероссийским разгромом геологии остались безработными, и вынуждены были переквалифицироваться черт знает во что молодые специалисты, выпускники Ленинградского горного института Василий и Николай Доценко и их рыжий, чудаковато-придурковатый дружок - Костя Пухов. Потомки славных чукотских геологов-ветеранов продолжить их дело не смогли.

Последняя запись в трудовой книжке Дениса Ивановича Доценко от 11 августа 1994 года гласит:  «Уволен по ст. 33 п.I КЗОТ РФ по сокращении штатов в связи с ликвидацией ЗКГРП как структурного подразделения 3ЧГЭ». Ни контейнера, ни денежных выплат, полагающихся по этой статье, Денис не получил. Лишился он и северного стажа, и северных надбавок. Он был приравнен к миллионам обычных, ставших нищими россий­ских пенсионеров, всю жизнь проживших на материке. Чукотки как не бывало. Получилось, как в известной песне    Вахтанга   Кикабидзе.

Я часто время торопил,

Привык во все дела впрягаться.

Пускай я денег не скопил,

 Мои года - мое богатство.

 

Эти слова из песни Бубы как нельзя лучше отражали итоги всей полярной геологической деятельности Дениса Доценко. В Тольятти чукотских денег и той суммы, которая были выручена за энгельсскую (тещину) квартиру-хрущевку, хватило всего на полгода. Часть денег ушла на две операции по удаления камней (оксалатов и фосфатов) из обеих почек и мочеточников Дениса (уехал он     из Нырвакинота, как оказалось, буквально наш­пигованный камнями,  там их не смогли определить). Стало предельно явно, что на пенсию прожить невозможно. Денис на собственном опыте познал, что такое нищенское полуголодное существование, когда на кух­не только перловка и заплаканная жена, а в туалете - газеты. Он вспом­нил голодные военные годы,    увидел аналогию своему современному сос­тоянию и ему стало жаль себя до слез. «С чего началась моя жизнь, тем и кончается», - с горечью думал он. Чукотские пенсионеры думали, что едут на материк отдыхать, а оказалось – подыхать, чего им очень не хотелось. Надо было бороться за выживание! Под яростным нажимом отчаявшихся жены и дочери, несмотря на еще не совеем зажившие и очень болезненные хирур­гические швы (от позвоночника до пупка с обеих сторон) и внутренние боли глава семейства-добытчик-кормилец вынужден был искать работу. Первое рабочее место Денис нашел в июне 1995 года через биржу труда в ДК химического завода. Бывший геолог стал рабочим сцены, грузчиком, дворником, мойщиком окон, штукатуром-маляром    (красил, шпаклевал колонны по фа­саду здания). В конце года он получил серьезную черепную травму, ос­ложнившуюся воспалением гематомы, и больше месяца пролежал в больнице, из ДК после этого Денис уволился - суетно-холуйская, временами ненормированная и физически тяжелая работа (однажды даже шов лопнул) была явно не для него.

В январе 1996 года Катя Доценко устроила отца в научную экологи­ческую организацию (НЭО). Случилось эго так. В социально-экономическом колледже, где она училась, преподавала сотрудница НЭО. Катя спросила у нее, нет ли там работы для геолога. Ученая дама посоветовала обратиться по этому вопросу в лаборатории абиотических факторов. Денис поехал в НЭО, узнал, что геолог не требуется, а вот сторож нужен. Денис согласился и на эту должность. Через месяц Денису предложили стать еще и дворником по совместительству и он с радостью это предложение принял. Затем его попросили отремонтировать развалившиеся мраморные ступени парадного подъезда - он сделал это. «Да вы все уме­ете!»- воскликнула приятно удивленная зам-дир-по-хч.  И многозначительно добавила: «Будем иметь в виду».

В трехэтажном старинном здании, которое Доценко охранял и вокруг которого убирал, первый стаж занимала лаборатория фитоценологии и ко­ммерческая фирма, арендующая восточное крыло (фамилия ее директора была Розенбаум). На втором этаже располагалась бухгалтерия и вторая фирма (директор Розенблюм). Третий стаж занимали директор научно-экологической организации Розенталь, лаборатории биокондиций, экологического прогнозирования и урбоэкологии.  Здесь же в одном из ка­бинетов Денис неожиданно обнаружил шкафы и полки с многочисленными об­разцами минералов, горных пород и ископаемой фауны, собранные сотруд­ником химической лаборатории, большим любителем камня. Кое-что из своих чукотских образцов Денис передал этому музею.

Неподалеку от старого административного здания,  которое обслужи­вал Денис, располагался новый лабораторный  (экспериментальный) корпус, территорию которого убирал второй дворник.   В 1997 году этого дворника-лентяя уволили и предложили Денису взять его площадь себе за дополни­тельные полторы ставки. Доценко стад полновластным хозяином всего огро­много двора, ценным работником,  занимающим три с половиной должности. Вот такую головакружительную карьеру сделал бывший чукотский геолог на берегу Волги, в научно-экологической организации. Называл он себя «ноч­ным директором» и «дворником экологических наук».

На это еще не все. Летом за дополнительную плату Доценко целый месяц косил травы и бурьяны,  заполонившие все свободное от деревьев и кустов пространство, а потом сгребая высохшее сено и копнил его. Еще через год по договору Денис занимался лесоповалом, сукорубством, тре­левкой (тасканием) срезанного-срубленного сухостоя и валежника, его складированием и сжиганием. Костры горели до небес! Денисом была проделана гигантская работа по очистке крайне запущенного дендропарка. Пи-лить-валять-разделывать и таскать наиболее толстые сосны, ели, тополя, осины, ивы плакучие и другие деревья ему помогали сыновья, приехавшие в отпуск. Доценко стал самым полезным и уважаемым работником научной организации, все ее сотрудники - от уборщицы до директора, доктора биологических наук, членкора АН, Дениса Ивановича знали, уважали и величали по отчеству – «Петрович». Так с самого начала сторожа-дворника окрестила зам-дир-по-хч,  а он возражать-поправлять не стал. «Начальству виднее, кто есть ху»,    - говорил Денис, подражая Горбачеву.

Во время долгих утомительных дежурств  (с 17-00 до 8-30 в рабочие и с 8-00 до 17-00 в выходные дни) Денис резал по кости и занимался ху­дожественной обработкой, камня, вытачивал маленькие скульптуры различ­ных зверюшек, лягушек, русалок и змей. Два резных бараньих рога Катя продала за три миллиона и заплатила за учебу в колледже. Так батька-пенсионер своим искусством ей существенно помог.

Денису повезло не только с местом работы (прибрежная зона отдыха, Жигулевское море, пляжи, живописные виды), но и с геологией-минералогией. Помимо музея на третьем этаже камни имелись и в подвале, где стояли камнерезные и шлифовальные станки третьей фирмы-арендатора. Денис охотно воспользовался возможностями этого цеха (козла, пустили в огород). С разрешения мастера,  изготавливающего бытовые каменные поделки,  Денис собрал и перетаскал домой отходы производства - обломки и обрезки ювелирно-поделочных камней-самоцветов, среди которых наиболее красивыми были: прозрачный золотисто-коричневый арагонит, пестроцветный желтовато-зеленоватый кальцифир,  различной интенсивности зеленый

нефрит, черно-розовый родонит, сланцевато-полосчатый  фиолетовый чароит, синий-пресиний азурит и другие минералы и горные породы. Используя свои  чукотские и вновь приобретенные  (подвальные) поделочные камни Денис на­резал на станке разноцветных пластинок  и сделал свою первую опытную мозаичную кар­тинку-фантазию. Затем, набив руку, к пятидесятилетию Ольги Николаевны и своему шестидесятилетию он сотворил шедевр - большую мозаично-рель­ефную картину на геологическую тему с вулканами и динозаврами, которую назвал «Мезозойская эpa». В период изготовления картины (ушло полгода) камнеобрабатыващая фирма из НЭО ушла, станки из подвала вы­везла и Денис свою художественно-поделочную деятельность, совмещенную в охраной здания, складов и гаража, прекратил.

Камни из НЭО кончились,  но остались цветы и Денис продолжал их таскать домой, украшая быт и радуя близких. В зале, в хрустальной вазе на столе частенько стояли пышные букеты, менявшиеся по сезону: си­рень, черемуха, калина стерильная, акация (робиния), жасмин (чубушник кавказский), иногда тюльпаны, нарциссы, пионы, ирисы. Все его весенне-летнее многоцветно сменяли розы-розы-розы, цветущие до самого октября.

Жизнь постепенно налаживалась, материально стали помогать сыновья, но все равно пенсий и заработанных Денисом денег хозяйке Ольге Николаев­не едва хватало только на самые необходимые статьи расхода - кварт­плату, лекарства, еду и бытовую химию. О каком либо путешествии  (ско­лько об этом раньше мечталось), о поездке в гости, по туристической путевке или на отдых к Черному морю, о лечении в санатории  (болезней хватало) Деннс и Ольга даже не помышляли - они смирились со своей оседло-бедной судьбой, довольствовались телевизионными развлечениями,  заменяющими реальную жизнь.

Незавидная участь постигла и многих других чукотских геологов-пенсионеров. Степени крайней нищеты (хоть иди и побирайся) достигла в городе Энске Липецкой области, где получила дармовую квартиру (хоть в этом повезло!) знаменитая восточно-чукотская женщина - Инга Сосновская-Карамба. Покинув Нырвакинот, где последние годы имела чистую ра­боту,  занимала различные канцелярские должности и руководящие посты, в Энске она принципиально отказалась от грязных, унизительных, по ее мнения, и низкооплачиваемых работ  (санитарки, уборщицы, дворника и т.п.), которые предлагались пенсионеркам, и жила только на пенсию. Ладно бы еще одна, а то ведь содержала еще и старшего сына-тунеядца, здоровенного лба, малость чокнутого и тоже не желающего работать. Младший сын Инги остался на Чукотке, где отбывал наказание за ограбление магазина (действовал вместе с приемным сыном Благоволина, под, его руководством), а муж-геофизик Сосновский погиб - утонул в Амуре. Безлощадно-безземельная коммунистка-пенсионерка Сосновская, очень ча­сто хохотавшая в период развитого социализма, теперь вела жалкое существование и часто плакала. Некоторый душевный подъем она испытывала только раз в году, когда получала единовременное адресное пособие в размере ста долларов от московской подруги-миллионерши Зои Щукиной.

В этом же доме, построенном специально для северян, счастливо проживал, ни в чем не нуждаясь, и бывший начальник ЦГГП Федор Свистоплясов, которому Сосновская в свое время посвятила шесть песенно-поэтических букетов и которому на эти букеты было в высшей степени наплевать. Прямолинейный, как дышло и в то же время энергично-хитроумный северный суперветеран (сорок лет чукотского стажа!) и тут, в сложнейшей бардачно-перевтроечной ситуации сумел сориентироваться, показал, на   что способен. Он задержался в Анадыре на год, доделал свою работу и, увольняясь, каким-то образом получил от государства все, что поло­жено северянам при ликвидации предприятия. Более того, ему удалось скрыть читинскую кооперативную квартиру, сдать свою нырвакинотскую квартиру и подучить от администрации поселка двойную плату - за себя и за жену (для этого пришлось оформить фиктивный развод). Добыв все не обходимые бумаги, удостоверяющие, что он, Свистоплясов, не имеет жилья на материке, «бедняга» получил бесплатную квартиру в городе Энске, продал читинский кооператив, купил вторую легковую машину и подарил ее дочери, проживавшей в Москве, приобрел гараж с погребом и дачу на берегу реки. Обладая достаточным для безбедного отдыха капиталом, не имея ни малейшей необходимости зарабатывать дополнительные к пенсии деньги, ПБ зимой вел праздный образ жизни (что, впрочем, при его кипучей энергии было не так-то просто), а весной-летом-осенью вместе с трудолюбивой супругой Ириной копошился-вкалывал на даче, выращи­вая всевозможные овощи, ягоды и фрукты (больше для развлечения и здоровья, чем по необходимости).

Промежуточное положение между Сосновской и Свиотоплясовым зани­мал   Александр Крюканов, проживающий в том же доме. Первые пенсионные годы, не имея дачи и машины (был только велосипед), он, используя старые северо-восточные связи, ходил в поле, летом работал в Забай­калье, а зимой тратил время на лыжи и победный юг. Потом у него обна­ружилась язва двенадцатиперстной кишки, в поле он ходить перестал и полностью переключился на рыбалку и физическое воспитание жены (рыбу он мог поймать в любой луже, а Римму тренировать вдоль любой лесополосы). Имели спортивные супруги и небольшой огород, на котором сажали картошку. Впрочем, от этого занятия они вскоре отказались, по­тому что картофельную ботву пожирал колорадский жук и урожай получался смехотворно-плачевным.

В начале августа девяносто седьмого года Федор Свистоплясов внеза­пно, неожиданно, как гром среди явного неба, как летний снег на голову, нагрянул на тольяттинскую квартиру Доценко. Он был помятый, грязный, загорелый, с лысым черепом, худой и страшный, как Кощей Бессмертный, как ожившая египетская мумия. Он напужал старушку-тещу, та подумала, что это бандит с большой дороги. Денис сперва опешил, потом, быстро сориентировавшись,  заорал:  «О-о! Вот это явление!    Комбат! Батяня! Заходи!»

- Я перегоняю машину из Читы в Энск, а дорога, оказывается, проходит мимо вас, вот я и заскочил, - оправдывался ПБ.

- Да правильно сделал, Федя! Молодец!

И вспомнились Денису шестидесятые годы и роль Свистоплясова в созда­нии его семьи. Молодой специалистке Оле Зориной двадцать два и ей пора замуж. Когда Денис предложил девушке выйти за него, у нее не было альтернативы. Те, которых она рассматривала ранее как потенциальных сп­утников жизни, уже пристроились. Особенно жалела Оля о внезапной потере Феди Свистоплясова, которого буквально из-под носа у нее увела другая. Высокого, мужественного, немногословного парня с густой кудрявой шевелюрой на голове женщины любили,  не избежала его чар и Оля. Она с ним встречалась, целовалась, готова была и дальше пойти, но Федя на лобовую атаку не решался, тянул, ждал наиболее удобного случая. Вот тут-то и возникла Ирина Жаркова - женщина решительная и гораздо более опытная, чем девица Оля Зорина в реальной плотской любви. Разочаровавшись в легкомысленном романтике Денисе Доценко, она круто взялась за прямую его противоположность - прагматика Федора Свистоплясова. Она его заманила, соблаз­нила, увлекла и - результат известен. Оля погрустила немного и вышла замуж за Дениса - альтернативы не было. Что из этого вышло, известно всем. Оба брака выдержали испытание временем, оказались прочными, как нефрит.

И вот шестидесятилетний Свистоплясов здесь, на Волге, у Доценко! Засуетилась,  заойкала хозяйка квартиры Ольга Николаевна, Денис побежал в ближайший магазин, на последние деньги  (как раз хватило!) купил бу­тылку самой дешевой водки и чукчи, оживленно беседуя и хлебая борщ, мигом приговорили ее. Узнав о бедственном финансовом положении Доценко, о хронической болезни под названием «арублез». Свистоплясов объяснил, что денег никогда никому не хватает, сколько бы их ни было, потому что человек так устроен, его запросы неограниченны, ему хочется все больше и больше. Вот такая философия. Успокоил Дениса мудрый Федор. Отобедав, он прилег отдохнуть, соснуть перед дальней дорогой, а Денис отправился на работу, на ночное дежурство в НЭО.

Еще одно столь же неожиданное, но гораздо более трагическое событие коснулось семьи Доценко в июле девяносто восьмого года. Денис и Оля получи­ли телеграмму о гибели Валентины Пуховой - она утонула в своей любимой с детства речке Березке. Семидесятилетний колымо-чукотский ветеран Кирилл Пухов остался один-одинешенек, без няньки, без самогона, огорода, маринадов, солений-варений, без всего того, к чему он так привык - незаслуженная кара постигла его. Однако крепкий духом и телом богатырь не сломался - он продолжал жить на пенсию, пить, курить, писать мемуары и резать по коровьему рогу.

- Я ни в чьей помощи не нуждаюсь! – говорил он изредка навещавшим его родственникам.

В разговоре с Денисом Свистоплясов сказал: «Да ты знаешь,  какой он здоровый! Да он до ста лет проживет!» Дай-то Бог.

Заслуживает внимания и судьба чукотского старожила Генриха Козина, (стаж 36 лет), с которым Денис Доценко съел не один пуд полевой соли и выпил не один декалитр камерального вина. Бобыль дед Козя получил государственную квартиру в Костроме, но контейнеры с барахлом отправил из Нырвакинота в родительский дом, в деревню, где и проводил весенне-летнее время, до завершения сбора урожая садово-огородных культур. А зимой Козя жил в своей пустой городской квартире, спал на полу, готовил и кушал на по подоконнике. Не испытывая недостатка в деньгах, он накупил акций, с переменным успехом играл на бирже и быв вполне счастлив - прокормить одного самого себя для него труда не составляло.

По соседству с Козей жили (очень бедно, как Карамба) супруги Беловы, Зинаида и Альберт. Козя с Альбертом дружил и время от времени, под скромную закуску, приготовленную Зиной, выпивал с ним бутылку-другую водки. Зина иногда заходила и на квартиру бобыля, мыла полы, наводила порядок - осуществляла шефство над этим старым, неухоженным обалдуем. В начальной стадии пенсионного симбиоза все шло хорошо. Но вот однажды Альбертино перепив, приревновал жену к деду Козе, надавал ей крепких боксерских тумаков и потаскал за жалкие остатки седых волос (его коронный, излюбленный прием). Так случилось раз, другой, третий... Плюнув на «гнусного Ателу», Зинаида сбежала от него к матери в Саратов, решилась, наконец. Козин обрадовался. Он сдал свою квартиру в наем и переселился к Белову, потому что жить у него было комфортабельнее и веселее - в любое время можно выпить и поговорить за чукотские поля,  за интересно прожитый годы. А Зинаида, «изгнанная» из Костромы, похоронила в Саратове сначало старшую дочь, потом мать и осталась одна-одинешенька, в тишине и безопасности, в тоске и покое.

Упорно трудились в городе Новокузнецке двужильные супруги Виноградовы. Евгений Макарович работал на шинном заводе, уважаемая Мария Васильевна помогала ему на садово-огородном участке, заготавливала на зиму до сотни банок консервированных овощей и ягод. Однажды перед новым годом подвал, в котором хранилось все это богатство, был взломан и полностью очищен. Удар по благосостоянию семьи был жестоким, Виноградовы пережили трудную зиму, но картошку и овощи посадили снова, потому что без них - беда. Помимо этого уважаемая Мария Васильевна развела множество цветов, украшавших пенсионный быт.

Жуткое сообщение в виде вырезок из газет пришло Денису из Анадыря. Отбывший очередной срок вор-рецидивист Благоволим, Чвычкин приемный сын, занялся рэкетом. Вышибая деньги у одного, а затем другого предпринимателя и не получив требуемой суммы, он "нечаянно" зарезая обоих. Когда милиция пришла за преступником, то тот прыгнул из окна квартиры (с пятого этажа) и разбился насмерть. Для Юрия Васильевича освобождение от такого «сынули», позорящего его фамилию, было благом, божьим промыслом. Он про­должал занимать пост главного геолога Чукотки и в этой должности достиг северного пенсионного возраста (55 лет). Денис послал ему стихи.

Ну вот и все, созрел и ты и на грядке Геолкома.

Сбылись ли все твои мечты и хорошо ли дома?

Пенсионером юным став, Великолепный Чвычка

О недрах думать не устал - похвальная привычка.

Поздравляем! В юбилей вспомни горы круты,

Чарки полные налей, выпьем за маршруты!

Год двухтысячный Денис Доценко встречал в торжественно-приподнятом настроении и ожидании чуда - спокойной пенсионной жизни, чтобы денег хватало хотя бы на еду. Еда! Еда! Вот все что беспокоило его ежедневно. Друзьям он отправил такое послание.

Новый год настал великий, юбилейный для Христа,

Разноцветно-многоликий от Звезды и до Креста.

Поздравляем вас, дожили! Пара тысяч - позади.

Что имеем - заслужили, улучшенье - впереди.

Десять заповедей знайте, соблюдая их не очень,

От того не унывайте, что проходят дни и ночи.

Новый год под знаком Бога, чтобы жили не убого,

Чтоб всегда была еда и веселая вода.

Поздравляя по почте коллег с первым в двадцать первом веке днем геолога, невыездной (потому что безденежный) житель города Тольятти, работающий пенсионер Денис Доценко разослал открытки с текстом своей последней песни. Сочинил он ее на высоком волжском берегу, вспоминая Некрасова (" Выдь на Волгу - чей стон раздается над великою русской рекой? Этот стон у нас песней  зовется...")Вот ее слова.

От костра только дым и допета песня,

На гитаре лопнула струна.

Ветеранам седым все же интересна

Дальняя чукотская страна.

 

День геолога нас всех объединяет,

В тундру заполярную зовет,

Где весной тает наст и природа оживает,

Пуночкой ликующей поет.

В этот праздничный день мы воспрянем духом,

Слайды и альбомы поглядим.

Позабыв дребедень, зрением и слухом

Мы ушедший мир воссоздадим.

 

Вспомним время свое, берега и бухты,

 Молотки, палатки, кукули.

 Снова песню споем и воскликнем:  "Ух ты!

Мы еще, пожалуй, не нули!"